В часы, исполненны толикия отрады
Для страстныя четы и для сынов Паллады,
В священны сумерки; безмолвьем огражден,
Козлова ученик сидел уединен.
Между полубогов, веками истребленных,
Но духом творческим Пиктуры оживленных, —
Сидел и Гения, благоговея, ждал.

Вдруг с громом отперлась дверь с ручкою тугою,
И вместо Гения князь Ветров шарк ногою.
«Слуга покорнейший! Я, едучи на бал,
Заехал по пути за собственным к вам делом...»

И чок да чок ее при всех и наедине,
Как горлик с горлицей, так князь с своей женой...
Ах, дедушка! грешно хвалиться стариной!
Взгляните на сего счастливого супруга;
Взгляните, бабушка, как нежная подруга
Все пальчики его целует каждый час —
Познайте ж, как теперь милуются у нас;
Познайте оба и вздохните,
И более наш век,
Прошу вас, не браните!

Какая живость, тень и свет!
Ах! это точно князь идет;
Лишь буколь столь огромных нет...
А это сущая княгиня!
Она, иль Пафская богиня
Взяв Душенькин смиренный вид,
С стыдливой нежностью глядит...
Вот вкруг ее и резвы Смехи!
Вот крошечки Утехи!
Вот и Амур, Амур точь-в-точь!
Беги, невинность, прочь;
Беги его лукава взгляда!..
Иль нет! оставь свой страх пустой:
Его ль бояться сладка яда?
Художник рамой золотой
С большими бусами одев свою картину.
Принес ее с учеником
На княжескую половину.

Дражайшая моя, в пятнадцатой весне,
Прелестней Граций всех, из-за нее смотрящих,
С смущением в глазах блестящих
Вручает розы мне.