Милостивый государь мой Федор Николаевич!
Я желал бы еще чаще дарить вас своими произведениями, чтоб только получать ваши отдарки. С большим удовольствием читал в другой раз Гимн ваш богу 1 прекрасная и сильная поэзия! не с меньшим и ваш подарок русскому солдату, равно как и биографию гр<афа> Мил<орадовича>. Желательно, чтоб вы потрудились издать вторый томик подарка и поместили бы в нем несколько характеристических портретов старых и новых наших генералов; несколько военных анекдотов; роспись славнейших сражений. Не худо бы также дать им понятие, хотя самое легкое, об русской истории. Уверяю вас, наконец, что я искренно люблю ваш талант и любуюсь всеми вашими произведениями. А чтоб еще более уверить вас в моей искренности, то не скрою от вас, что я лучше бы назвал manière de parler поговоркою, а не говоркою. Первое всеми принято и с давных лет употре<би>тельно. Также не хотел бы, чтоб вы, с<ле>дуя другим молодым писателям, часто употребляли вот и к слову всех прибавляли и каждого. Я знаю, отчего вошло это в <обы>чай. Молодые люди начали знать маниф<есты> с 812 года. Они в первый раз услышали всем и каждому в одном из манифестов и по справедливой доверенности к Алексан<дру> Семеновичу заключили, что уже нельзя ска<зать> всех, чтобы не прибавить и каждого. Но надобно знать, что это издавно было формою указов только и манифестов, а более нигде и ни в каком случае так не писали. Вы с<о>гласитесь, что весьма бы странно было услы<шать> в комедии женщину, которая говорит любо<внику>: «Ты дороже мне всех и каждого».
Простите мне мою откровенность. Я ничем лучше не могу вас уверить в том отличном почтении, которое навсегда к вам сохранит, милостивый государь мой, покорнейший ваш слуга
P. S. Мне самому очень чувствительна разлука с Батюшковым.2 Это бесценный человек и по душе, и по таланту.