Из крупных писателей творчество Сумарокова является самым «забытым». Это же касается и его эпистолярного наследства, которое на протяжении всего XIX столетия оставалось представленным случайными, как правило некомментированными, публикациями. Излагать историю постепенного издания переписки Сумарокова здесь нет необходимости: достаточно ясное представление о ней дает текстологический комментарий. Особого упоминания заслуживают лишь несколько фактов.

Первый практический шаг по изданию писем Сумарокова был сделан литераторами пушкинского круга. П. А. Вяземский напечатал в 1818 г. письмо Екатерины II к Сумарокову; затем два письма Сумарокова появились в «Литературной газете» за 1830 г.; одно из них Вяземский получил от Пушкина. Пушкин, относившийся к Сумарокову-поэту скорее равнодушно и насмешливо, чем враждебно, был явно заинтересован документами, живо освещавшими личность писателя, и отметил важную черту этих материалов, до сих пор в значительной степени определяющую наш интерес к Сумарокову: «Сумароков требовал уважения к стихотворству». 1

Основная часть писем Сумарокова увидела свет в 1850—1860 гг., в период активной деятельности «библиографической школы»; кроме того, после 1856 г. у исследователей впервые появилась возможность обращаться к бумагам Государственного и Академического архивов. Эти источники были, однако, быстро исчерпаны, и вплоть до работ В. П. Семенникова в 1910-е гг., основанных на сквозном просмотре дел Канцелярии Академии наук, не появилось сколько-нибудь значительных публикаций новых писем Сумарокова. Академические документы, ускользнувшие от внимания Семенникова, отчасти вводились в оборот уже в советское время.

Однако, даже будучи напечатан, эпистолярий Сумарокова оставался малодоступным для исследователей. Если не считать подстрочных примечаний к заметке Л. Н. Майкова «Два доношения Сумарокова» (1869) и к статье Д. Д. Языкова «Новые материалы для биографии Сумарокова» (1885), не существовало ни указателя адресатов, ни указателя писем Сумарокова. Составление библиографии такого рода (письма Сумарокова, письма к нему, деловые документы) предпринял, ориентируясь в основном на картотеку Б. Л. Модзалевского, Л. Б. Модзалевский для готовившегося в 1948 г. очередного сборника «XVIII век». Хотя сборник в свет не вышел, материалы Л. Б. Модзалевского послужили в свое время основой для составления библиографии писем Сумарокова в справочнике «Русская литература XVIII века. Библиографический указатель. Под ред. П. Н. Беркова» (Л., 1967).

Главная задача настоящей публикации — собрать воедино и дать по возможности проверенные по рукописям тексты писем Сумарокова, как ранее публиковавшихся, так и вновь обнаруженных, и снабдить их реальным комментарием. Эта работа представляла известные трудности. Старые публикаторы, как правило, глухо и в самой общей форме характеризовали свои источники. Современное местонахождение рукописей Сумарокова,


1 Пушкин, т. 11, с. 59.

182

никогда не описывавшихся систематически, также оставалось неизвестным. Для выявления их были просмотрены путеводители и справочные картотеки рукописных отделов ИРЛИ, ГПБ, ГБЛ, ЦГАЛИ, ЦГАДА, ААН; выборочно были проверены описи отдельных фондов в указанных хранилищах, особенно бумаги статс-секретарей в ЦГАДА. Тем не менее в связи с перемещением материалов, изменением системы их хранения и описания так и не удалось обнаружить автографы некоторого количества писем, заведомо сохранившихся до настоящего времени, например из числа находившихся ранее в ААН. Предпринятые разыскания, ограниченные годовым сроком, естественно, не могут считаться полностью законченными. По мере возможности они будут продолжены по материалам доступных рукописных собраний, и составитель заранее выражает благодарность всем, кто сообщит о местонахождении автографов, подлинников и списков с писем Сумарокова, а также любой адресованной ему корреспонденции.

Публикация включает не все из того, что было написано Сумароковым для передачи соответствующим адресатам и что формально может считаться письмом; в то же время здесь помещены тексты, имеющие форму делового документа, — просьбы или жалобы. Причина такого смешения жанров заключается прежде всего в том, что у Сумарокова грань между собственно письмом (особенно официальным) и документом оказывается зыбкой. Исключив его развернутые прошения в Академическую канцелярию и другие учреждения, мы обеднили бы и круг его корреспондентов, и представление о его сугубо деловой корреспонденции. С другой стороны, мы не хотели засорять эпистолярий писателя многочисленными чисто формальными заявлениями о печатании книг, расписками в получении тиража и т. п. Поэтому из писем в Академию наук мы ввели в сборник лишь те, которые адресованы конкретным лицам или подробно излагают обстоятельства дела. Кроме этих мелких текстов, известных по публикации В. П. Семенникова, остальные прошения Сумарокова учтены полностью.

Письма Сумарокова являются первым обширным эпистолярным комплексом XVIII в., принадлежащим перу писателя и посвященным литературным вопросам. По крайней мере такое заключение можно сделать на основании известных печатных и рукописных материалов. Письма Ломоносова, ученого и организатора научных исследований, лишь в незначительной части посвящены литературе; обширное собрание депеш Кантемира интересно главным образом для оценки его дипломатической деятельности и внешней политики России. Эпистолярий Феофана Прокоповича — богословского и делового свойства. Как ни странно, но тем не менее при обращении к истории «литературного» письма в России письма Сумарокова никогда не учитывались. Истоки такого письма, как правило, возводятся к литературе и литературному быту начала XIX в.

Говорить о письме как о литературном жанре можно, лишь имея в виду прозаическое «послание» или стихотворную «эпистолу». Как справедливо отмечал Н. Л. Степанов, пытавшийся ввести типологические Характеристики письма, письмо в широком смысле слова не имеет

183

специфических жанровых характеристик: «есть различные группы писем, которые должны быть рассмотрены отдельно». 2 Указывая, что «письме» как форма в принципе может ориентироваться на любой жанр, он был вынужден обратиться к некоторым дополнительным признакам (тематика, смешение стихов и прозы, элементы литературной критики и т. п.), которые и позволили ему рассмотреть «дружеское» письмо начала XIX в. как цельное, хотя и «неканонизированное» явление, «временный жанр». Правда, в новейшей работе о генезисе «дружеского» письма сквозит явная тенденция рассматривать «письмо» — элемент эпистолярного романа (Ф. А. Эмин), элемент путевых записок (Д. И. Фонвизин и H. M. Карамзин) и частное письмо как равнозначимые и преемственные по отношению друг к другу явления.3 Собственно, такая постановка вопроса представляет отход от тыняновской трактовки «литературного факта», явления, стоящего на грани литературы и быта и в процессе литературной эволюции то приобретающего, то теряющего литературный смысл.4 Подход Тынянова, как нам представляется, вовсе не сводит проблему «литературности» письма, документа в своей основе, к вопросу о характере «дружеского» письма начала XIX в. По-видимому, взаимоотношение эпистолярия и традиционных литературных жанров не прерывается никогда и заслуживает исследования применительно к любой эпохе. В этом смысле переписка Сумарокова, органически связанная с литературным стилем своего времени, с формами и жанрами, культивировавшимися в середине XVIII в., позволяет поставить вопрос об иных разновидностях и иной хронологии литературного письма в России.

Сразу оговоримся, что оставляем в стороне вопрос о генезисе стандартизированных типов письма, рекомендуемых «письмовниками» и традицией. Такой стандарт более или менее постоянен для каждой эпохи; сознательное разрушение канопа или отклонение от него, по-видимому, и будут представлять те черты письма, которые являются признаками индивидуальной литературной манеры.

В корреспонденции Сумарокова можно отметить несколько черт, которые в определенных случаях выводят ее за рамки частного письма и официального документа.

В отличие от эпистолярия более позднего времени известные нам письма Сумарокова вовсе не являются «дружескими». Основная и самая важная по содержанию часть корреспонденции представляет собой послания к императрице или крупным вельможам. В XVIII в. эта область официальной корреспонденции была подчинена жесткому этикету (вспомним державинское «В строке ошибку подскоблить»), который, например, обязывал Сумарокова подписывать каждое письмо «всенижайший и всеподданнейший раб». Именно поэтому в письмах такого рода наиболее отчетливо прослеживается разрушение шаблонных форм письма. В


2 Степанов Н. Л. Дружеское письмо начала XIX века. — В кн.: Русская проза. Л., 1926, с. 77

3 Лазарчук Р. М. Дружеское письмо второй половины XVIII века как явление литературы. Л., 1972.

4 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История. Литература. Кино. М., 1977, с. 265—266.

184

качестве примера можно остановиться на письме от 28 января 1770 г (№ 61), которое представляет жалобу, что в Москве пьесы Сумарокова играют, не считаясь с волей их автора. Оно отправлено за сутки до злополучного представления «Синава» и, как уверяет Сумароков, писалось в полном смятении чувств и мыслей. Так, несомненно и было, но, несмотря на это обстоятельство, композиция и строй письма вовсе не исчерпываются этим беспорядком чувств Сумароков знал и «как зачать, и что писать». Вместо того чтобы, как было бы естественно, развить мысль о нарушении авторской воли, контракта, заключенного с Бельмонти, он развертывает перед Екатериной II (читателем) несколько диалогизированных сценок, изображающих его взаимоотношения с П. С. Салтыковым. Сумароков опирается не столько на логические аргументы, сколько на эмоциональные характеристики своих гонителей и противников. Чтобы поярче оттенить их низменные побуждения, он развивает две противостоящие темы с одной стороны — занятая государственными делами монархия и поэт, думающий лишь о славе своего народа, с другой — низкий быт провинциальной столицы, нарисованный самыми грубыми красками. Прием столкновения высокого и низкого — а Сумароков в данном случае нисходит до описания пьянства московских актрис, — его эмоциональный эффект были хорошо известны литературе XVIII в. Он применялся в прозаическом и поэтическом бурлеске в пародийных и сатирических целях. В письме, адресованном «высочайшей особе», грубая лексика еще более усиливала общий сатирический тон.

Другим важным признаком превращения письма в литературное произведение представляется ориентация его автора на более широкий круг читателей, нежели непосредственный адресат. Здесь вновь нужно оговорить естественные ограничения, которые обусловлены спецификой материала. Разумеется, конфиденциальная переписка с императрицей не могла стать предметом гласности, это, в частности, подтверждается тем, что в рукописных сборниках мы не находим копий с этих сумароковских писем. Зато наличие в рукописных копиях его обращений в различные официальные инстанции наводит на мысль, что он предвидел такой путь их распространения и даже более, — рассчитывал на него.

Типичным примером в этом отношении может служить «доношение» Сумарокова в Каширскую канцелярию от августа 1772 г (№ 78). Составленное по всем правилам челобитной письмо в Воеводскую канцелярию Каширы формально касается прежде всего поземельных споров между соседями помещиками. Однако, делая экскурс в прошлое (он только что напечатал историю стрелецкого бунта), Сумароков создает памфлет на весь род Соковниных, в его изображении — изменников и смутьянов, от злоумышлений которых защищали государство еще предки писателя.

Обращает внимание, что приведенная в этом доношении Сумарокова аргументация не является юридической по своему характеру, как следовало бы ожидать. Подавая прошение в Каширскую канцелярию, Сумароков не преследовал точной и конкретной цели. Он ни начинал тяжбу, ни приносил официальную жалобу. Бумага подавалась формально «ради предуведомления». Истинной же целью было сведение счетов с Аркадием Бутурлиным, который сыграл такую неприглядную роль при разделе

185

наследства в 1767 г. и не переставал ссорить Сумарокова с его старой матерью и дальними родственниками.

В связи с этим письмом встает третий вопрос — существенный в определении степени литературности переписки Сумарокова — о связи писем с процессом литературного творчества, с собственно литературными произведениями Сумарокова. Такие совпадения некоторых образов в печатных произведениях и в письмах встречаются довольно часто. Некоторые из них позднее были разработаны Сумароковым в притчах; с другой стороны, в письмах есть цитации собственных притчей, трагедий, посланий. Совершенно отчетливо эта перекличка прослеживается по письму к Екатерине II от октября 1767 г. (№ 39), непосредственно связанному с ранее поданной «на высочайшее имя» жалобой матери Сумарокова по поводу дурного поведения непослушного своего сына. Истоки этой скандальной истории восходят к весне 1767 г., когда после смерти отца поэта семья начала дележ наследства. Дело в том, что здесь в описании А. И. Бутурлина разбросаны черты, из которых составился образ Кащея в комедии «Лихоимец», тогда еще даже не начатой: она была написана в 1768 г.

Единственный в своем роде случай с образом Кащея не дает еще оснований заключить, что письма были для Сумарокова как бы «творческой лабораторией» драматурга. Вместе с тем вся совокупность литературных реминисценций убеждает, что Сумароков принадлежал к типу писателя, творческая работа которого не прекращается никогда, и что он постоянно жил в мире идей и образов собственного творчества.

Наиболее поражающей при чтении особенностью писем Сумарокова является резкость сатирического тона. Что же представляет этот постоянно встречающийся в письмах Сумарокова памфлет, откровенные, сопровождаемые предположениями и сплетнями жалобы на своих врагов и т. п.? Сумароков сам довольно точно определил эту особенность своих писем, назвав одно из них «сатирическая статья» (см. № 94, с. 165). Обращаясь непосредственно к императрице, он руководствовался теми же приемами, которые он применял во время издания «Трудолюбивой пчелы», первого русского сатирического журнала. В принципе его нападки на Бутурлина, Жеребцова и других лиц мало чем отличаются от нападок на Сиверса и на подьячих в его журнальных статьях. Как и в журнале, Сумароков аргументирует в письме свое обращение к сатире пользой общества, государства, литературы, театра — народной и национальной пользой. В этом смысле его письма также близки рукописным сатирам, распространившимся в 1760-е гг. Видимо, о такого рода сочинениях говорил Н. И. Новиков, отмечая в своем «Опыте словаря...», что те или иные авторы сочинили ряд «сатирических писем», оставшихся в рукописи. Литература подобного рода готовила сатирическую журналистику 1769 г.

Письма Сумарокова, таким образом, должны заставить нас пересмотреть саму постановку вопроса об истории письма как литературного явления, обратив внимание на разный характер этой литературности и на разные функции, которые письмо выполняло на протяжении XVIII в. В частности, они позволяют проследить влияние бытового письма на формирование журнальных жанров и на стилистику повествовательной прозы XVIII в. в целом.

186

Степанов В.П. Комментарии: А. П. Сумароков. // Письма русских писателей XVIII века. Л.: Наука, 1980. С. 182—186.
© Электронная публикация — РВБ, 2007—2024. Версия 2.0 от 14 октября 2019 г.