1. Н.А. Львов
2. Итальянский дневник
3. Комментарии

КОММЕНТАРИИ

Предлагаемая вниманию читателей книга представляет собой своеобразный второй том опубликованных в 1994 году „Избранных сочинений“ Н. А. Львова. Этот „первый том“, содержащий большое число ранее неизвестных художественных текстов, изначально предназначался для широкого круга читательской публики, чем объясняются краткость вступительной статьи, комментариев и обоснования текстологических принципов издания. Если при подготовке к печати „Избранных сочинений“ Н. А. Львова в соответствии с требованиями московского издательства „Советская Россия“ главной задачей была унификация написаний и пунктуации в согласии с установившимися к 1980-м годам нормами, то при издании „Итальянского дневника“ даже в тех случаях, когда налицо авторская непоследовательность, представляется немаловажным сохранение особенностей этого необычного текста.

„Итальянский дневник“ Н. А. Львова публикуется по автографу, хранящемуся в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) РАН в Петербурге (шифр: Р I, № 166, 99 л.); это тетрадь с пергаментным переплетом, размер которой 11 на 16, 5 см. Автор не предназначал рукопись для печати, поэтому ее хаотическая орфография в высшей степени соответствует спонтанно рождавшимся и столь же спонтанно изливавшимся на бумагу мыслям. Эта близость стихии устной речи, позволяющая судить о произношении нач. 1780-х годов и о мере условности тогдашней орфографической нормы, на мой взгляд, весьма существенна для истории русского языка.

При неизбежной модернизации и „чистке“ всякого публикуемого текста (в противном случае всегда довольно было бы факсимиле) не может не встать вопрос о ее границах. Лишь то, что последовательно соблюдалось, легко поддается „переводу“ на системный язык иной эпохи; отклонения же и разнобой важны не в меньшей степени; их наивная унификация привела бы лишь к мнимому решению проблемы.

Не вдаваясь в подробное обозрение длительной полемики о принципах публикации текстов XVIII столетия^[1], хотелось

бы солидаризироваться с положением Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского о том, что издания произведений XVIII века „требуют в каждом конкретном случае поисков оптимальных именно для данного текста решений“^[2]. Подобный, в высшей степени дифференцированный подход давно утвердился в практике западных коллег. Филолога, таким образом (не только поэта), думаю, нужно судить в первую очередь по законам, им для себя избранным.

Пунктуация оказалась наиболее модернизированной. Редкие в тексте знаки препинания (о какой-либо системности при их расстановке говорить не приходится) были, исходя из современных требований, значительно пополнены, ибо публикатор вряд ли имеет право снимать с себя ответственность за синтагматическое членение текста, предлагаемого вниманию даже весьма узкой аудитории.

Орфографические принципы, положенные в основу издания, нуждаются в более подробных пояснениях. Отсутствующие в современном русском алфавите после 1918 года буквы („ять“, „фита“ и „i десятиричное“) были заменены на им соответствующие; твердый знак в конце слов опускался. Был также устранен разнобой в написании имен собственных и притяжательных прилагательных с суффиксами -ов, -ев, от них образованных, — все они даются с прописных букв. Переводы и текстологические уточнения даются в примечаниях внизу страниц; все они принадлежат публикатору. Сокращения и пропуски восстанавливаются в квадратных скобках; исключение составляют лишь аббревиатуры, не поддающиеся прочтению („G. N. Тициянова“, л. 4) или многократно повторяющиеся и легко читаемые („г. “, “гд.“ — господин; „д. п. “ — длинный полуформат;

„к.“ — картина; „б. к.“ — большая картина; „м. к.“ — малая картина); исправление описок сопровождается соответствующими пометами. При выверке иноалфавитных вкраплений (и в первую очередь в именах собственных) сохранялись любопытные гибриды и прихотливые неточности, связанные с конвергенцией французского и итальянского языков.

В дневнике часто отражалось произношение („сегоднишний“, „зделать“, „египецкой“, „чесной“, „страсной“, „лехкий“, „мяхкий“, „карактер“, „латынская“, „улыпкою“ и т. п.) и иное осмысление грамматических категорий („в нутре“, „на оборот“ и др.). Все это при подготовке текста представлялось целесообразным оставить в неприкосновенности, также как и колебания в написании предлога если („есть ли“, „естли“), свистящих з и с перед звонкими и глухими согласными (ср.: „разположением“, л. 4 об.; „расположении“, л. 59), в употреблении буквы щ („щастливый“, „щитают“; ее, кстати, подчас заменяет ш: „женшина“, „нашет“) и во флексиях предложного падежа существительных женского рода на -ел („в галлерии“, „на шеи“). Примечательно также, что русский путешественник никогда не пользовался отнюдь не чуждыми в XVIII веке русскому алфавиту буквами э (ср.: „ето“, „експресия“, „естампы“) и й (эта особенность устранена без оговорок), а существительные время и пламя в родительном падеже часто оставлял неизменными.

Особенно непоследователен Н. А. Львов в написании суффиксов и окончаний прилагательных, причастий и местоименных прилагательных. Это относится в первую очередь к формам мужского рода в именительном падеже (ср.: „приятной и неподражаемый“, л. 14 об.; „прекрасной груп ... представляющей Добродетель“, л. 24; „лес обломаной“, л. 36; „истинный и болшей вкус“, л. 51; „Аврам, приносящей“, л. 76) и в родительном (формы на -аго/-яго наиболее частотны, но есть и исключения — ср.: „останавливающего его неистовство и смеюшегося его обману“, л. 29 об.; „одного несравненнаго их сочинителя“, л. 43(2) об.; „последняго красноватого манера“, л. 53 об.; „за кисть какова-нибудь Караша“, л. 55 об.). Хотя во множественном числе формы на -ия/-ыя доминируют, есть и отклонения („изумруды продолговатый“, л. 21; „части тела ея легкие и нежныя“, л. 31 об.; , , карт[ины] Петернева, изображающий“, л. 37 об.).

Если бы Н. А. Львов и взялся когда-нибудь за подготовку к печати „Итальянского дневника“, неясно в связи с какими установками и насколько систематично он правил бы собственный текст (поэты, как известно, плохие корректоры собственных

произведений), поэтому, думаю, избранные принципы помогут созданию у читателя адекватного представления о публикуемом литературном памятнике.^[3]

^[***]

При комментировании „Итальянского дневника“ главное внимание уделялось идентификации произведений искусства, описанных Н. А. Львовым; если это было возможно, указывалось их местонахождение в настоящее время (годы жизни художников, архитекторов и ваятелей, упомянутых в тексте дневника и в комментариях к нему, читатель найдет в завершающем книгу указателе имен). За помощь в этой нелегкой работе считаю приятным долгом выразить признательность моим коллегам по Сектору русской литературы XVIII века ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, обсудившим рукопись книги 14 июля 1997 года, а также А. д’Амелиа, А. Г. Воронцовой-Вельяминовой, С. и Н. Гардзонио, К. Гидини, С. М. Даниэлю, А. В. Ипполитову, Ф. Мальковати, С. Мелони-Тркула, Д. Мораччи, О. Руккельсхаузен, М. ди Сальво, А. В. Татаринову, К. Шютцу. С благодарностью хочу упомянуть также поддержку двух фондов — Öster-reichische Gesellschaft für Literatur и Alexander von Humboldt-Stiftung.