2. ОПЫТ О ЧЕЛОВЕКЕ ГОСПОДИНА ПОПЕ
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
О ЕСТЕСТВЕ И СОСТОЯНИИ ЧЕЛОВЕКА
В РАССУЖДЕНИИ ПЕРВОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ
О счастье, наших цель желаний и конец!
Покой, довольство ли, приятность ли сердец,
Какое бы тебе название ни было,
Для одного тебя житье нам наше мило,
Для одного мечи, тиранства, му́ки, глад
И смерти самыя нимало не страшат.
Не знаем твоего ни имени, ни свойства,
Что ты за вещь, что в нас рождаешь беспокойства.
Всегда ты близко нас, далеко завсегда,
10 Где нет, тут все тебя мы ищем без плода.
Являешь ты свой вид разумным ежечасно,
И глупым видишься, однако всем неясно.
О ветвь небесная! когда ты на земли́,
Скажи нам, где растешь, вблизи или вдали?
Между ли царскими порфирами блистаешь?
Иль внутрь земли себя меж бисеров скрываешь?
Или меж лаврами парнасскими цветешь?
Иль в поле Марсовом серпа и жатвы ждешь?
Где ты растешь? где нет? когда наш труд некстати,
20 Мы в жатве, не земля, бесплодной виноваты.
О счастье истинном не должно рассуждать,
Что можно только здесь иль там его сыскать;
Но или нет нигде, или есть в каждой части,
Вещь вольная, купить его не в нашей власти,
Бежит от царского оно престола прочь,
С тобою, Болинброк, живет и день и ночь.
Спроси ученых: где путь к первому блаженству?
Подвержен спорам их ответ, не совершенству.
Один советует, чтоб всем слугою быть,
30 Другой — не знать людей и диким зверем жить.
Сей счастье в действии всегдашнем полагает,
Другой в спокойствии глубоком заключает,
Тот счастье роскошью и сладостью зовет,
Сей удовольствие души́ за счастье чтет.
Все описания хотя словами разны,
Хоть вид поверхностей имеют несогласный,
Но делом их на то несходство сведено,
Что счастье есть не что, как счастье лишь одно.
Тот место роскошам дает в таком пределе,
40 Где бы не чувствовать отнюд болезни в теле.
Другой, не зная, где пределы утвердить,
В глубоком принужден сомненья мраке быть;
Приходит иногда до мнения такого,
Что в добродетели нет счастья никакого.
Оставим буйные мы мнения людей,
Держаться лучше нам естественных путей.
Не можно смертному ни одному сыскаться,
Чтоб счастия не мог себе он дожидаться
Природа подала надежду к счастью всем,
50 Есть средства каждому довольствоваться тем.
Не за пространными искать его морями,
Оно у всякого лежит перед глазами
Лишь только должно нам свой разум просвещать
И волю от худых желаний отвращать
Пусть о неравенстве кто доль различных тужит,
Что счастье больше тем, другим не столько служит;
Все равно счастие имеют точно так,
Как равный смысл простой врожден имеет всяк
Знай, что во всех делах господь, сей мир создавый,
60 Не особливые хранит, но общи правы
Прямое счастье он не в счастьи одного
Изволил положить, но в счастии всего.
Нет счастья, кое бы так одному давалось,
Чтоб к обществу оно хоть мало не касалось;
Ни зверской лютостью наполненный тиран,
Ни крови жаждущий разбойник сограждан,
Ни скрывшийся монах в безмолвии в пустыне
Не может счастлив быть сам только наеди́не
Те сами, от людей что бегать нам велят
70 И взор людской считать за смертоносный яд,
Стараются сыскать, кто б нравам их дивился,
И другом бы им быть нелицемерным тщился:
Когда не будем мы о славе рассуждать
И станем мнения о нас все презирать,
То весь приятности вкус тотчас ослабеет,
Умалится и честь, и слава потемнеет.
Имеет должну часть всяк счастья своего;
Кто больше получить старается того,
То с сожалением известен после станет,
80 Что удовольствия и впо́лы не достанет.
Порядок первый есть создателев закон,
Который ежели исполнить должен он,
То должно людям всем конечно быть неравным,
Но знатным одному, другому же бесславным,
И нужно, чтоб один других превосходил
Богатством, разумом и крепостию сил.
Но заключить отсель нет с общим смыслом сходства,
Что тот счастливее, в ком больше превосходства.
Хоть бог дары свои не всем равно дает,
90 Однако для того неправости в нем нет.
Неравенство даров нимало не мешает,
Чрез слабость каждого всех целость укрепляет.
Что каждо существо имеет разный вид,
Спокойство в естестве создатель тем крепит.
Ни обстоятельства, ниже́ друга́ причина
Не может пременить сего в природе чина.
Царь, раб, предстатели, терпящие напасть,
Любимый и любяй, все ту ж имеют часть.
Творец как общу жизнь во все влил части свету,
100 Тогда и к счастью дал всем общую примету.
Когда б он даровал едино счастье всем
И ниже не был бы никто ни перед кем,
Коль много было бы меж нами неустройства,
Всегдашних браней, распрь, мяте́жей, неспокойства!
Итак, когда добра бог всем желает нам
И по неведомым ведет к тому судьбам,
То наше счастие, вещь толь неоцененну,
Не может положить в вещах, служащих тлену.
Которы случай нам слепой дары дает,
110 В тех ниже равенства, ниже единства нет:
Одних за сча́стливых и знатных признавают,
Других за подлых лишь и бедных почитают.
Но правость божеских весов чрез то явна,
Что страх одним, другим надежда подана;
Не настоящее в них счастье и напасти
Рождают радости или печали страсти,
Но чувство будущих премен благих иль злых
Движенья те сердец рождают в обои́х.
Скажите, смертные, опять ли гор громады
120 Друг на́ друга взвалить и умножать досады
Хотите вы творцу, желая выше звезд
Ворваться силою внутрь неприступных мест?
Безумны ваши в смех господь советы ставит,
Он теми же и вас горами всех подавит.
Познай, что всё добро, которым человек
Здесь может в временный сей наслаждаться век,
Всё то, что сам творец и щедрая природа
Приуготовила к веселию народа,
Все те приятности, что мысли веселят,
130 Все сладости в сих трех вещах лишь состоят:
В потребах жития, во здравии телесном,
Потом в спокойствии надежном и нелестном.
Чрез воздержание мы можем здравы быть,
Чрез добродетели спокойство получить
Благие счастия всем получить возможно,
И добродетельно живущим и безбожно.
Но сладость сих благих тем меньше есть вкусна,
Чем больше мерзостью чья мысль заражена.
Представь в богатстве двух живущих и прохладе,
140 Кто большим бедствиям подвержен и досаде?
Который держится благих и правых дел?
Или в нечистоте который затвердел?
Кто беден? кто счастлив? грехов погрязший в кале?
Иль убегающий от всех пороков дале?
Кто сожаления достойнее из них?
Кто милость затворил себе в сердцах людских?
Сравни те выгоды, которых нечестивым
Достигнуть можно здесь путем несправедливым,
Увидишь, что другой, хранящий правый путь,
150 Бежит, гнушается на оны и взглянуть.
Дай злому счастье всё, все роскоши, приятства,
Которых хочет он достать чрез святотатства;
Всегда единого ему недостает,
Что он бездельником, а не честны́м слывет.
Но буйство мрачное, ни истины не зная
И всех сложения вещей не понимая,
Порокам добрую приписывает часть,
А добродетелям несчастье и напасть.
Кто лучше ведает состав всея вселенной
160 И проникает в чин всей твари непременной,
Тот лучше ведает и к счастию пути,
И может сам к нему удобнее дойти.
Тот буйства заражен сам ядом душевредным,
Кто мужа доброго назвать дерзает бедным,
Случайных ради бед и временных теснот,
Которым весь судьба подвергнула народ.
Представь Фалкландов рок, что жил толь непорочно,
И правду ту ж в устах носил и в сердце точно;
Представь Тюренево величество в очах,
170 Что выше жребия был смертных, ныне прах;
Представь Сиднеевой дражайшей крови токи,
Что пролил на полях меж трупов Марс жестокий;
Льзя ль рок их качествам высоким приписать
И добродетель их виной тому назвать?
Не благородное ль презрение драгия
Их жизни привело в несчастия такия?
О наших слез вина! любезный наш Дигбей!
Цвет красный юности и честь младых людей!
Ни в ком таких даров от века не бывало,
180 Какие естество в твой бодрый дух влияло;
Но добродетель ли твоя тому виной,
Что прежде времени живот пресекся твой?
Когда для дел честны́х злой рок постигнул сына,
Почто досель цветет отеческа седина?
Почто до старости глубокой он достиг
И честью для заслуг почтен живет своих?
Почто Марсильский тех епископ дней достигнул,
Как вредну язву ветр со всех сторон воздвигнул,
И ослабевшее народу естество
190 Болезни нанесло, печаль и сиротство?
Почто толь долго мать моя живет честна́я?
(Но может ли долга́ назваться жизнь какая?)
Почто она живет толь долго в жизни сей
Для помощи сирот, для радости моей?
Естественное зло откуду происходит,
И что между людей зло нравственное вводит?
То само естество во свет произвело,
Сие от нашея злой воли возросло.
Создателю творить худого невозможно,
200 Природа иногда грешит неосторожно.
Или меж самыми пременами вещей,
Вмешавшись мнимо зло, вид ложно кажет сей?
Но смертный, оскорблен злом оным, воздыхает
И жалобой его напрасно умножает.
Что Авеля дерзнул безвинно брат убить,
Мы можем столько же за то творца винить,
Как и за то, что сын, имея добры нравы,
Но члены чувствует телесные не здравы
Для крови вредныя, которую в него
210 Отец из слабого влил тела своего.
Возможно ль рассуждать о боге толь нелепо,
Чтоб он, подобяся царям, творящим слепо,
Хотел законы все, весь чин переменить,
Чтобы тем одному лишь другу угодить!
Достойно ль быть тому, чтоб Этны нутр горящий
Погаснул, и умолк звук, с серою кипящий,
Для удовольствия ученых лишь людей,
Что любопытствуют знать силу действий в ней?
Чтоб естество свое вода переменила,
220 Или бы воздуха переменилась сила,
Лишь только для того, чтоб праведный Вефел
Свободнее в себе дыхание имел?
Чтоб в трус земной горы дрожащая вершина
Против прав тяжести и естества и чина
Паденье и удар сдержала с звуком свой,
Затем что близ горы ты путь имеешь той?
Чтоб в храме зыблющем, согнившем, слабом, старом,
Который уж давно грозит своим ударом,
Пота могли столбы паденье удержать,
230 Пока во оной храм не придет Шартрий тать.
Сей мир, полезнейший предерзким и злонравным,
Ты почитаешь быть отвсюду неисправным?
Представим лучший мир, пусть будет он таков,
Храм праведных людей и божеских рабов:
Но праведные те определят ли точно,
Что истина? что ложь? что зло? что непорочно?
Пусть праведных людей за добрые дела
Создатель сохранить печется сам от зла;
Но кто, кроме творца, другой тебя уверит,
240 Кто правдою живет, кто льстит и лицемерит?
Святого духа полн тем кажется Кальвин,
Другим — он адский сын, наперсник сатанин.
Хотя бы в небе он благ вечных наслаждался,
Хоть адским бы огнем в отмщенье удручался,
Всегда б его одни за ангела почли,
Другие б следу в нем добро́ты не нашли.
Что тем в пример, другим к соблазну есть причина,
Не может нравиться всем в свете вещь едина.
Когда же бы всяк свой состав вещей имел,
250 Весь свет бы был не что, как место ссорных дел.
Иль мужу и жене быть кажется прилично
Иметь во всех вещах сложение различно?
И само то, что все превыше прочих чтут,
Не может нравиться всем равно ни отнюд.
Что добродетелям дает твоим награду,
Приносит за мои заслуги мне досаду.
Во свете всё добро, и я на то склонюсь,
Что свет для Кесаря весь создан, признаю́сь;
Но купно Титу та ж построена вселенна,
260 Кто ж счастливей из них? чья больше жизнь блаженна?
Того ль, что отчество тирански утеснял?
Или того, что день потерянным считал,
В кой никому добра не делал из народа,
За что утехою был назван смертных рода?
Но много раз честно́й и добрый человек
Бывает принужден скончать свой гладом век;
А грешный между тем от роскошей толстеет;
Что ж следует? во мзду заслуга хлеб имеет?
Но пищу достают и злые завсегда,
270 Затем, что пища — плод единого труда;
Бездельник достает чрез земледельство хлебы
И мореплаваньем находит все потребы,
Где буйство за корысть и за тиранов власть
Сражается, вдаясь во всякую напасть.
Муж добрый в слабости быть может без заботы,
К богатствам нету в нем ни малыя охоты;
Спокойствие души и мыслей тишина
Желание его и радость лишь одна.
Но пусть богатством он обилует довольно,
280 Ужель того твоим желаньям будет полно!
Никак, но можешь ты и паки вопросить,
Не должен ли честно́й муж здрав и силен быть?
Пускай: даю ему все выгоды земные,
Дух крепкий, здравие, сокровища драгие,
Но ты бы и тогда опять меня спросил,
Почто ему творец пределы положил?
Почто он не в чести́? почто он не прославлен?
Почто на высоте престола не поставлен?
Но что ты временных лишь требуешь благих,
290 Почто не ищешь ты благ вечных вместо их?
Ты лучше б спрашивал: почто с начала века
Бессмертным не создал бог богом человека?
Или бы вопрошал: почто земной юдол
Не в небо превращен и вышнего престол?
Такие кто плетет вопросы безрассудно,
Тому понять весьма своим рассудком трудно,
Что бог довольну всем ссылает благодать,
Затем, что может он гораздо больше дать.
Господь в могуществе велик, безмерен, вечен.
300 Как будет и вопрос твой столько ж бесконечен,
То не дождаться нам желаниям конца,
Коль много ни дано б нам было от творца.
Награда добрых дел в спокойствии душевном
И мыслей состоит веселии вседневном.
Ничто, кроме заслуг, не может даровать
Толь драгоценной мзды, ниже́ назад отнять.
Коль хочешь, выдумай ты лучшую награду,
Чтобы была милей честного мужа взгляду,
Имеющим в себе смиренномудрый дух
310 С шестью конями дай великолепный цуг;
Не зрящим на лицо, но суд хранящим правый,
Вручи в возмездие вои́нский меч кровавый;
На веру любящих и бегающих лжи,
Архиерейскую ты митру возложи;
Хранящего покой всеобщий гражданина
Почти величеством монаршеского чина,
Которого всегда величественный вид
Не приобыкшии дух его весьма страшит;
Но добродетельным толь светлые награды
320 Не много придают веселья и отрады.
Отрад не придают? еще и портят их:
Примеров видел свет довольно уж таких,
Что мужи, коим всяк во младости дивился
И добродетельми их славными хвалился,
Вышереченные приняв под старость мзды,
Безумьем всех заслуг утратили плоды.
Рассмотрим, могут ли кому-нибудь иному,
Как только доброму лишь мужу и честному
Спокойство внутренне богатства утвердить
330 И у других людей любимым учинить.
Судей подкупит всяк, кто их дарит богато,
Почтенья и любви нельзя купить за злато.
Безумно думать так, чтоб нравов муж честных,
Род смертных любящий, любимый от других,
Который здрав душей, здрав разумом и телом,
И совести худым не опорочил делом,
Такой муж господу чтоб ненавистен был,
Затем, что бог его богатством не снабдил.
Честь не рождается от счастья никакая.
340 Долг честно отправляй — в том наша честь прямая.
По счастью мало в нас между собой отмен,
Все равно бедны мы, и равно всяк блажен.
Одеждою один гордится златотканой,
Другой красуется и ризою раздранной,
Кожевник кажет всем ременный пояс свой,
А поп любуется и рясы широтой,
Монахи клобуком гордятся всепочтенным,
Цари — своим венцом, прекрасно испещренным.
Но спросишь: есть ли разнь в чем бо́льшая другом,
350 Какая меж венцом и черным клобуком?
Да правда, что глупец с разумным человеком
В различии весьма находится далеком.
Монарха в мантии монашеской представь,
И с блинником попа, упившегося въявь, —
Увидишь, что чинит заслуга лишь великим,
А недостаток той — бесславным, подлым, диким.
Ничем не разнятся между собой они,
Как через внешние одежды лишь одни.
Чин, титул, чести знак царь может дать удобно.
360 Царь! временщик его то сделает способно.
Твой род за тысячу пусть происходит лет,
И от Лукреции начало пусть ведет,
Но из толикого прапрадедов народу
Лишь теми ты свою показывай породу,
Которые в себе имели бодрый дух
И удивили свет величеством заслуг.
Когда ж твой будет род старинный, но бесславный,
Не добродетельный, бездельный и злонравный,
То хоть бы он еще потопа прежде жил,
370 Но лучше умолчать, что он весь подлый был,
И не внушать другим, что чрез толико время
Заслуг твое отнюдь не показало племя.
Кто сам безумен, подл и в лености живет,
Того не красит род, хотя б Говард был дед.
Теперь великость мы рассмотрим здесь прилежно,
Льзя ль имя приписать ее кому надежно?
Ты скажешь, что велик министер и герой!
Герои слабости подвержены одной.
Безумен Александр, востока победитель;
380 Безумен в севере спокойствия рушитель.
Всего их жития конец лишь только тот:
Быть всем постылыми, весь мучить смертных род.
На прежние следы нимало не взирают,
Но далее свой путь кровавый простирают.
Однако ничего вперед не могут знать,
И в видимых свой ум пекутся оказать.
Но и министра я не предпочту герою,
Коль бы ни силен был он смысла остротою:
Он осторожен, хитр, имеет тайный путь
390 И ищет невзначай другого обмануть.
Что ж! или мудрости его причесть то можно?
Тех слабости, что все чинят неосторожно.
Но пусть во всем министр удачен и герой,
Обманывает тот, сбирает дань другой;
Льзя ль одного назвать великим за обманы,
Другого за разбой, за кровь, обиды, раны?
Премудрость одного и разум со грехом,
С свирепством мужество и с варварством в другом
Далеко отстоят от подлинный чести
400 И от премудрости, не знающия лести.
Кто может чрез одни дозволенны пути
Похвальный вымысел к успеху привести,
Того льзя подлинно назвать великим, славным,
Хоть Антонином бы он сделался державным,
Хотя б в изгнании и узах был стеснен,
Хоть тем же б с Со́кратом был ядом уморен.
Рассудим ныне мы, что слава с похвалою?
Мечта, котора жизнь имеет не собою,
Она живет в других и ртом чужим дыши́т,
410 Чужим, а не своим язы́ком говорит,
До нас не надлежит, живых не услаждает,
Смерть пользоваться нам плодом ее мешает.
Пусть и́дет про тебя и Цицерона слух,
Пусть славы рог гремит величество заслуг,
Что нужды в том тебе, что нужды Цицерону,
Когда толь сладкого не слышите вы звону?
Котору слышим мы часть похвалы своей,
В немногом кончится она числе людей,
А именно в друзьях, нам искренних и верных,
420 И в неприятелях, льстецах и лицемерных.
Для прочих, хоть живой, хоть мертвый, всё равно,
Евгений с Цесарем — мечтание одно:
Хотя не знатен он, хотя в высоком чине,
Хоть здесь, хоть там живет, хоть мертв, хоть жив и ныне.
Чем славен мудрый муж? советом и пером.
Чем славен храбрый вождь? начальствия жезлом.
Но добрый человек, честнейша тварь владыки,
Сам может без всего снискать хвалы толики,
Само́е похвалы и славы естество
430 Изображенное ценит в нем божество.
Не та ж ли самая творит бессмертным слава
И имя скверного людей и злого нрава?
Здесь слава делает, как истинный судья,
И позволяя в гроб класть мерзости сея,
И в вечном погребать ее забвенья мраке.
О, лучше б в нашем та не обращалась зраке!
Но к заражению и язве всех лежит,
Лежит сей гнусный труп и мерзкий не покрыт.
Непрочна слава та, и пагубу наводит,
440 Что не от истинной добро́ты происходит;
Круг головы она летает лишь всегда,
Внутрь сердца проникать не может никогда.
Я больше б чувствовал веселья и охоты,
Хвалим быть час один за истинны доброты,
Как нежели когда несмысленный народ
Напрасно славил бы меня чрез целый год.
Маркелл в изгнании был более веселым,
Как Кесарь, овладев насильно Римом целым.
Какая польза нам от знаний и наук?
450 Ты можешь то сказать: скажи, милорд, мой друг,
Болезновать познав, коль знаем мы немного,
Коль разумение в нас низко и убого;
Яснее видеть все погрешности других,
Сильнее чувствовать неправость дел своих.
Ты хочешь, осужден всех трудностей к решенью,
И упадающих наук к восстановленью,
И не имеючи помощника в трудах,
И кто бы рассуждать мог здраво о вещах, —
Показывать другим путь к истине закрытой,
460 И погибающей уж быть земле защитой!
Боится всяк, никто не хочет пособлять,
Что скажешь, ни один не может то понять.
О, коль для нас сие печально превосходство!
Коль мудрыя души не сладко благородство!
Превыше слабостей себя житейских зреть
И в жизни никакой утехи не иметь.
Теперь уже наш ум к вниманию возбудим,
И всех сих мнимых благ мы выгоды рассудим,
Сравним и мысленным представим их очам,
470 Чтоб видеть, каковы приносят пользы нам:
Как, за одним гонясь, другое опускаем
Или и оба вдруг, несчастные, теряем,
Как не́льзя сим благим друг с другом вместе быть,
Но должно, то достав, другое погубить,
Как тратим мы для них спокойствие всечасно,
А часто и в беды вдаемся не опасно.
Когда ж сияние и светлость сих зараз
И в ненависть еще ввергают часто нас,
То внутренними тех осмотрим всех очами,
480 Что сими счастие украсило дарами;
Увидим, можем ли себе того желать,
Чтоб собственную часть с их долей променять.
Как если знак тебе прелестен кавалера,
То Беллия представь и Умбру для примера:
Какие бедствия принуждены понесть
За толь великую и толь прелестну честь.
Коль к злату и сребру владеет страсть тобою,
То Грипа вобрази в очах с его женою.
Коль дарования тебя душевны льстят,
490 То умный обрати свой на Балкона взгляд,
В нем рассуждение всех мудрых превышало,
Но в свете никого бедняе не бывало.
Как если именам дивимся громким мы,
То обратим свои на Кронвеля умы:
В месть беззаконных дел он предан славе вечной
И осужден к хуле и клятве бесконечной.
Но ежели всех вдруг желаем мнимых благ,
Прочтем историю о древних временах.
Она научит нас их сладостью гнушаться
500 И бегать, как огня, как яда отвращаться;
Покажет, что сребро, великость, слава, сан
Не счастье, но одна лишь прелесть и обман.
Или счастливыми нам тех почесть возможно,
Что, сердцем злобствуя, устами льстя безбожно,
Пришли в любовь царей или цариц своих,
Чтоб ласкою закрыть коварства в гибель их?
Коль на бессовестных делах и богомерзких
Стоит утверждена честь сих людей предерзких,
Подобны кажутся Венеции оне,
510 Что, с низких взнесшись блат, стоит на вышине.
Ее столь грех велик, коль громко имя славы,
И человечески геройством тратит нравы.
Гордится, на главе венец нося своей,
Сплетенный лаврами кругом Европы всей,
Но обагренными иль кровию чужою,
Или добытыми великою ценою.
Увидишь наконец сей славный толь народ
Иль обессилевшим от тяжести работ,
Или отдавшимся весь роскошам прелестным,
520 Иль опороченным граблением бесчестным.
Коль вы несчастливы, коль бедны, богачи,
Когда бесславия темнеете в ночи́,
Когда сокровища в хранилищах обильны
Бесчестья отвратить от вас никак не сильны.
Какое ж счастие бег кончит их житья?
Спесивая жена и милые друзья,
Внутрь с шумом, с топотом и всяким беспокойством
Ходя, мятут весь дом, прославленный геройством,
Приготовленьями уборов и пиров
530 Смущают сладкий сон и беганьем рабов.
О, блеском их себя полденным вы не льстите,
Но с утром сей их свет и с вечером сравните.
Вся слава их не что, как сон лишь и мечта,
Их честь — ругательство, позор и срамота.
Познайте истину сию, о человеки,
И будьте ею все довольны вы вовеки,
Что счастие ни в чем не состоит другом,
Как в добродетели и житии честно́м.
Она нас к твердому ведет едина счастью,
540 И в ней лишь вкус добра, не смешанный с напастью,
Одна достойные дает заслугам мзды
И постоянные награды за труды,
Не меньше милостью живущих услаждает,
Как благодетелей самих увеселяет.
Веселиям ее других подобных нет,
Когда всё по ее желанию идет.
Но хоть желания ее б не успевали,
Не производят в ней великия печали.
Хотя она всегда довольствуется всем,
550 Но ни гнушается, не брезгует ничем,
В чем более она скудна, тем больше сы́та,
И скудость ей сама от скудости защита;
Весьма приятнее потоки горьких слез,
Из добродетельных текущие очес,
Как глупый смех людей нечувственно безбожных,
Что происходит в них от услаждений ложных.
Рассыпано ее добро по всем вещам,
Находит счастие свое по всем местам.
Не устает, хотя всегда она трудится,
560 И злоключением другого не гордится,
Ни счастием других не падает она,
Всегда сама себе подобна и равна.
Нет нужды ей ни в чем, ни в чем нет недостатку,
Всегда довольна всем без всякого упадку.
Сверх добродетели еще других хотеть
Есть то же самое, что уж давно иметь.
То может счастием едино лишь назваться,
Что может всякому от вышней власти даться.
Нам должно для того об оном рассуждать,
570 Чтоб наконец его действительно узнать,
И сладостью его для той причины льститься,
Чтобы действительно им после насладиться.
Злой нищ среди богатств, и слеп, хоть философ,
Не может до его достигнуть ввек плодов.
Но добрый без труда до счастья достигает,
Он ум свой к мнениям чужим не прилепляет,
Учитель сам себе, следами естества
Доходит до его начала божества.
Он держится сего союза беспрестанно,
580 Что вяжет весь состав вселенной несказанно,
Который твердь небес с землей соединил,
Сопрягши с смертными владыку вышних сил.
Он видит, что таким союзом неразлучным
Нельзя быть никому из нас благополучным,
Когда бы не было неравенств никаких,
И не было б иных вверху, внизу других;
Он учит, что союз всей твари непрерывный
Один души конец верховной и предивной,
Что веры и всех дел начало и конец
590 Есть бога и людей любить от всех сердец.
Надежда с добрыми людьми всечасно ходит4
Товарищ искренний, от места к месту водит,
И от часу на час пускает на него
Приятные лучи сиянья своего,
Покамест, с твердою соединившись верой
И не довольствуясь пределами и мерой,
Избытком всех своих даров его снабдит
И всем желаниям конец постанови́т.
Он знает, для чего влила в сердца народа
600 Надежду счастия известного природа,
И вера для чего оставила в сердцах
Надежду чаемых, но неизвестных благ.
Природа прочим то одно дала животным,
Чтоб к настоящему добру лишь быть охотным,
И им позволила всё то изобретать,
Чего ни захотят они себе сыскать.
Но наше счастие от их весьма отменно,
Наш дар дороже их и лучше несравненно;
Надежда правая и естество не лгут,
610 По мере добрых дел и счастие дают.
Они наш истинный судья и благодетель,
Часть бо́льшую дают за большу добродетель,
Всечасно счастия блещающий луч вдали
Нам кажут, и велят, чтобы к нему мы шли.
Итак, любовь к себе, и к ближнему, и к богу,
Соединясь в одно, являют нам дорогу,
Как в счастье ближнего свое изобрести
И, охраняючи других, себя спасти.
Но если так велик твой дух и благороден,
620 Что тесный сей союз любви тебе не сроден,
То на врагов свою любовь распространи,
И гнев отмщения на милость премени.
И сделай из людей, зверей и всех созданий,
Из всей вселенной храм одних благодеяний.
Чем благороднее ты будешь для других,
Тем будешь счастливей для склонностей своих.
Великость счастия, покоя и блаженства
Зависит от любви нелестной совершенства.
Любовь, котору к нам имеет вышний царь,
630 Начавшись от всего, на кажду льется тварь.
Но человеческа любовь в частях родится,
Потом и до всего создания стремится.
Любовь к самим себе дана на тот конец,
Чтоб возбуждать людей незлобивых сердец;
Как камень, в тихую и кроткую погоду
Повержен будучи в недвижимую воду,
Рождает малый круг в том месте, где упал,
Который, расходясь, растет в великий вал,
Пространство своея средины умножает
640 И от часу на час окружность расширяет,—
Так благородный муж сперва отца и мать
И ближнего в любви печется содержать,
Потом и отчества дражайшего жалеет,
И смертных наконец весь род в любви имеет;
И разливаючись сей жар повсюду вдруг
Объемлет всяку тварь, что сей содержит круг.
Смеется и земля, плодами испестрившись
И вся щедротою его обогатившись,
Чем благодарности ему являет знак,
650 И небо в ложеснах земных свой видит зрак.
Поступим вдаль, милорд, мой друг и благодетель,
Стихов моих и мой любитель и свидетель.
Покамест снисхожу сердец во глубину,
Чтоб действий тайную приметить их вину,
И паки с низких вверх страстей я возвышаюсь,
И к благородному концу их устремляюсь,
Ты научи меня себе в том подражать,
Чтоб в тонкость естества мог разности узнать,
И чтобы с честию как снизу мог спускаться,
660 Так знал умеренно и кверху подниматься;
Чтоб из твоих бесед я научиться мог
Шутлив быть с важностью, и с нежностию строг,
Витий, но без прикрас, исправен и прилежен,
Рассуден в вымыслах, и к угожденью нежен.
О, можно ль за твоим великим кораблем,
Благополучных дней в пространном море сем
На полных парусах спокойствия летящим,
И купно честию и славою шумящим,
Последовать и мне в толь малой ладие,
670 И за тобой иметь течение свое,
Вослед твоих торжеств преславных устремиться,
И ветров скорости счастливых соравниться?
Когда тела́ царей и знатных тех особ,
Что недруги тебе, во мрачный сойдут гроб,
Как дети их с стыда смутятся и со скуки,
Что недругов твоих они несчастны внуки,
Дойдет ли чрез мои стихи потомкам в слух,
Что ты мне в жизни вождь, учитель был и друг.
Что, возбужден тобой, пустой звон слов оставил
680 И к испытанию вещей свой ум направил;
От вображения и бредней лишь пустых
Спешил к познанию разумных сил своих,
Что в ложных мнениях изобличил народы
И тайны им открыл закрытая природы,
И гордым показал, что весь изряден свет,
И что в нем ничего отнюдь худого нет;
Что на один конец и разум наш и страсти
Даны от вышния все строящия власти;
Что самолюбие не должно разделять
690 С любовью к обществу, но за одно считать;
Что в свете счастливы одни лишь те неложно,
Что добродетельно живут и осторожно,
И что мы до́лжны все учиться одному,
Чтоб каждый был себе известен самому.