217. ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО
ЖИВОПИСЕЦ, ВЛЮБИВШИЙСЯ В ПОРТРЕТ, ИМ САМИМ РИСОВАННЫЙ

Прекрасной девушки портрет я написал,
И ах, к несчастью, сам в него влюблен я стал;
Но не Венерина краса меня пленила,
Моя наука, ах! всю кровь во мне вспалила.
Рукою собственной несносно ранен я,
К чему ты служишь мне, наука вся моя?
Почто искусным я художником родился?
В худой бы я портрет вовеки не влюбился.
Все будут об моей судьбине сожалеть
И с удивлением на мой портрет глядеть.
Искусным буду всем художником казаться,
Но буду через то я внутренно терзаться.
К чему же мне теперь столь жестоко́ страдать,
И для чего свою мне руку обвинять?
Любовь Пази́фаи, и Федры, и Нарцисса,
Довольны ль для меня примеры в них нашлися?
Пази́фаи любовь с природой несходна,
И быть примером в том довольна бы одна;
Но Федру мы возьмем, котора повсечасно
На амазонкина взирала сына страстно.
Что ж до Нарциссовой любови надлежит,
Когда б мог осязать ему приятный вид,
307
И если б он своей рукой воды коснулся,
Тогда бы он в своей надежде обманулся,
И скрылся бы его желания предмет,
Оставя по себе его руки лишь след.
В источнике вода Нарцисса представляла
И в красоте его неложно уверяла.
Изображение то представляет нам,
Что в красоту свою Нарцисс влюбился сам.
Но я любезную всяк час зрю пред собою,
Сияющу всегда одною красотою.
Не кроется от глаз, как стану осязать,
И красоты своей не может потерять.
С приятной на меня усмешкою взирает
И, кажется, уста прелестны открывает.
Всяк скажет, что она начати хочет речь,
Но, ах! молчаньем ту старается пресечь.
Я часто, подходя, в любви ей открываюсь
И получить ответ надеждою ласкаюсь.
Но, ах! ни слова, ах! не слыша в оный час,
Целую я ее, целую я сто раз.
В объятия ее свои я принимаю,
В ответ я слов ее на то не обретаю.
И слышать их мне нет надежды никакой,
Она подобится любовнице такой,
Котора своего любовника молчаньем
Не допускает зреть конца его желаньям.
Ласкаю я ее, целую всякий час,
Влюбляюся в нее тем больше во сто раз.
И слабости свои всегда я порицаю,
И в тот же самый час бояться начинаю,
Чтобы любовью той мне жизнь не потерять,
Котору для нее стараюсь сохранять.
Приятные уста! вы всех сердца плените,
Но в поцелуях вы совсем утех не зрите.
К чему вы служите, прекрасные власы?
Неложно вы свои имеете красы;
Но вещества совсем я в вас не обретаю,
Хоть мучуся о том, грущу и унываю.
И находясь теперь в несчастьи и бедах,
Оплакивая их, тону я во слезах,
Тогда как сей портрет несчастья не внимает
И только на меня с усмешкою взирает,
308
Невинен будучи в несчастиях он сих,
Не может горьких слез отерть с очей моих.
О вы, Венерины прекраснейшие дети,
С златыми крыльями вы можете летети,
Вы наградите мя любовницей такой,
Которая б и жизнь имела, и покой,
Чтоб рассуждая я по правилам искусства,
Мог зреть, что красота, имеющая чувства,
Бесспорно первенство пред тою может взять,
Которую я сам могу изображать,
И, сравнивая ту с природой совершенной,
Хоть тем спокою я свой дух обремененной,
Что я такие же найду черты и в ней,
Как в посланной от вас к отраде днесь моей.
<1764>

Воспроизводится по изданию: Поэты ХVIII века. В двух томах. Том первый. Л.: «Советский писатель», 1972. (Библиотека поэта; Большая серия; Второе издание)
© Электронная публикация — РВБ, 2008—2024. Версия 2.0 от 20 марта 2021 г.