217. ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО
ЖИВОПИСЕЦ, ВЛЮБИВШИЙСЯ В ПОРТРЕТ, ИМ САМИМ РИСОВАННЫЙ
Прекрасной девушки портрет я написал, И ах, к несчастью, сам в него влюблен я стал; Но не Венерина краса меня пленила, Моя наука, ах! всю кровь во мне вспалила. Рукою собственной несносно ранен я, К чему ты служишь мне, наука вся моя? Почто искусным я художником родился? В худой бы я портрет вовеки не влюбился. Все будут об моей судьбине сожалеть И с удивлением на мой портрет глядеть. Искусным буду всем художником казаться, Но буду через то я внутренно терзаться. К чему же мне теперь столь жестоко́ страдать, И для чего свою мне руку обвинять? Любовь Пази́фаи, и Федры, и Нарцисса, Довольны ль для меня примеры в них нашлися? Пази́фаи любовь с природой несходна, И быть примером в том довольна бы одна; Но Федру мы возьмем, котора повсечасно На амазонкина взирала сына страстно. Что ж до Нарциссовой любови надлежит, Когда б мог осязать ему приятный вид,
307
И если б он своей рукой воды коснулся, Тогда бы он в своей надежде обманулся, И скрылся бы его желания предмет, Оставя по себе его руки лишь след. В источнике вода Нарцисса представляла И в красоте его неложно уверяла. Изображение то представляет нам, Что в красоту свою Нарцисс влюбился сам. Но я любезную всяк час зрю пред собою, Сияющу всегда одною красотою. Не кроется от глаз, как стану осязать, И красоты своей не может потерять. С приятной на меня усмешкою взирает И, кажется, уста прелестны открывает. Всяк скажет, что она начати хочет речь, Но, ах! молчаньем ту старается пресечь. Я часто, подходя, в любви ей открываюсь И получить ответ надеждою ласкаюсь. Но, ах! ни слова, ах! не слыша в оный час, Целую я ее, целую я сто раз. В объятия ее свои я принимаю, В ответ я слов ее на то не обретаю. И слышать их мне нет надежды никакой, Она подобится любовнице такой, Котора своего любовника молчаньем Не допускает зреть конца его желаньям. Ласкаю я ее, целую всякий час, Влюбляюся в нее тем больше во сто раз. И слабости свои всегда я порицаю, И в тот же самый час бояться начинаю, Чтобы любовью той мне жизнь не потерять, Котору для нее стараюсь сохранять. Приятные уста! вы всех сердца плените, Но в поцелуях вы совсем утех не зрите. К чему вы служите, прекрасные власы? Неложно вы свои имеете красы; Но вещества совсем я в вас не обретаю, Хоть мучуся о том, грущу и унываю. И находясь теперь в несчастьи и бедах, Оплакивая их, тону я во слезах, Тогда как сей портрет несчастья не внимает И только на меня с усмешкою взирает,
308
Невинен будучи в несчастиях он сих, Не может горьких слез отерть с очей моих. О вы, Венерины прекраснейшие дети, С златыми крыльями вы можете летети, Вы наградите мя любовницей такой, Которая б и жизнь имела, и покой, Чтоб рассуждая я по правилам искусства, Мог зреть, что красота, имеющая чувства, Бесспорно первенство пред тою может взять, Которую я сам могу изображать, И, сравнивая ту с природой совершенной, Хоть тем спокою я свой дух обремененной, Что я такие же найду черты и в ней, Как в посланной от вас к отраде днесь моей.
<1764>
Воспроизводится по изданию: Поэты ХVIII века. В двух томах. Том первый. Л.: «Советский писатель», 1972. (Библиотека поэта; Большая серия; Второе издание)