23. САТИР-РИФМАЧ
Быль
Помни́лось некогда Сати́ришке — рабу,1
Наперекоррассудку здраву,
Что если он очки и гласную трубу
Любимца росских муз, поюща богу в славу,
Владыкам добрым в честь, тиранам злым в боязнь,
Вельможам и судьям за лень и хищность в казнь,
Зоиловым пером заденет мимоходом,
То дарования, на кои жмурит глаз,
Унизит... а себя встаращит на Парнас
И сделает с доходом,
Наперекоррассудку здраву,
Что если он очки и гласную трубу
Любимца росских муз, поюща богу в славу,
Владыкам добрым в честь, тиранам злым в боязнь,
Вельможам и судьям за лень и хищность в казнь,
Зоиловым пером заденет мимоходом,
То дарования, на кои жмурит глаз,
Унизит... а себя встаращит на Парнас
И сделает с доходом,
1 Раба должно относить не к состоянию, а к чувствованию рабьему.
75
Не русский пить уж будет квас, —
Оршад и лимонад, как барин знатный родом.
Что делать? мысль придет и на беду подчас!..
Помни́лось... Янька тем и чувствует и дышит,
Хоть плохо мастерство,
Хоть трусит, думая, что Аполлон услышит,
Но шевелится всё корысть и хвастовство,
А зависть так и пышет!
С такой оравою для сил слепой души
И в знатном свете — мат, не токмо что в глуши…
(Грех и в сатире жив прельщенного Адама.)
Впрыгнула сатана, бесенок подстрекнул...
Сердчишко вздулося, умишко-скот заснул,
И тотчас под свисток (как нека повесть-драма)
Пустилась по́ миру в судебник эпиграмма.
Дар видит то в очки... о, кража! куча слов!
На рифму строк пятьсот, а пять иль шесть стихов!
Что мрачно, то свое; что светло, то чужое;
Но все натянуто, но всё, как зависть, злое.
Обкраден Кантемир, ощипан Буало,
Лишь то загажено, что в сих творцах бело,
И даже сок стихов, воспетых той трубою,
Котора зависть в нем как уголь разожгла,
Он вытянуть успел Зоиловой дудою.
Сатира не уймешь, как шалуна козла,
Да наш же и не Пан, а просто Леший-Янька,
Русак, чухна, калмык, татарин... иль грузин,
Исаич, иль Исай, Иванович, иль Ванька...
Нет нужды до имян; смотрю на зло причин.
Сатира-рифмача судьбину описую,
О нем я слышу суд, о нем и потолкую.
Кусаку в клевете и в воровстве найдя
И строго посудя,
Ученой области палата уголовна
Определяла так: «Достоин вор кнута».
Но Аполлон кричал: «Нет... цель моя не та;
Сатира буесловна
Владыка ваш казнит без кнутобойна зла;
Косматый виноват, проказа не мала;
Но смертной пытки тем не сделался достоин;
На Пинде он дурной, в лесу хороший воин,
И для того хочу, чтоб он остался жив.
Оршад и лимонад, как барин знатный родом.
Что делать? мысль придет и на беду подчас!..
Помни́лось... Янька тем и чувствует и дышит,
Хоть плохо мастерство,
Хоть трусит, думая, что Аполлон услышит,
Но шевелится всё корысть и хвастовство,
А зависть так и пышет!
С такой оравою для сил слепой души
И в знатном свете — мат, не токмо что в глуши…
(Грех и в сатире жив прельщенного Адама.)
Впрыгнула сатана, бесенок подстрекнул...
Сердчишко вздулося, умишко-скот заснул,
И тотчас под свисток (как нека повесть-драма)
Пустилась по́ миру в судебник эпиграмма.
Дар видит то в очки... о, кража! куча слов!
На рифму строк пятьсот, а пять иль шесть стихов!
Что мрачно, то свое; что светло, то чужое;
Но все натянуто, но всё, как зависть, злое.
Обкраден Кантемир, ощипан Буало,
Лишь то загажено, что в сих творцах бело,
И даже сок стихов, воспетых той трубою,
Котора зависть в нем как уголь разожгла,
Он вытянуть успел Зоиловой дудою.
Сатира не уймешь, как шалуна козла,
Да наш же и не Пан, а просто Леший-Янька,
Русак, чухна, калмык, татарин... иль грузин,
Исаич, иль Исай, Иванович, иль Ванька...
Нет нужды до имян; смотрю на зло причин.
Сатира-рифмача судьбину описую,
О нем я слышу суд, о нем и потолкую.
Кусаку в клевете и в воровстве найдя
И строго посудя,
Ученой области палата уголовна
Определяла так: «Достоин вор кнута».
Но Аполлон кричал: «Нет... цель моя не та;
Сатира буесловна
Владыка ваш казнит без кнутобойна зла;
Косматый виноват, проказа не мала;
Но смертной пытки тем не сделался достоин;
На Пинде он дурной, в лесу хороший воин,
И для того хочу, чтоб он остался жив.
76
А чтобы не был впредь чужим добром кичлив,
И мною призванных, и мною вдохновенных
Поэтов, к пользе возрожденных,
Осмеивать не смел, а чтил даров дела,
Чтоб мог и сам народ познать писца-осла
И гения Парнаса,
То всяк отныне враль, и в прозе и в стихах,
Там чующий чеснок, где запах ананаса,
От зависти судящ с насмешкой о дарах,
Знак казни понесет предерзкого Мидаса».
Вещал — и наш Сатир ослиными ушми
В минуту отличился.
«О Аполлон! Москвы сим знаком не срами;
В обоз того, в обоз, который обослился!
Конь лучше дома будь... авось ли бегунок?
Авось ли скакунок?»
Так к Фебу вопиял лошадок покровитель,
Ристания любитель.
Но зрящий сквозь очки, которых красота,
Как добродетелей прозрачность, чистота,
(И отчего он так собою сам доволен)
Зоила своего смиренней осудил,
Презревши рабий толк, невежствен, своеволен,
И видя, что кощун и глуп, и нищ, и хил...
Что уши ослия уже к нему пристали,
Что за стихи его над ним же хохотали,
Вздохнул и в казнь вралю сказал без злобы так:
«Прощаю искренно Сотира-черноруса.
Пред глупостью всегда с дарами ум — дурак,
А зависть, как больной, глотает всё без вкуса.
Не токмо твари дар... и самого творца.
Поруган был стократ от зависти глупца!..»
Но лишь сказал сие, как тьмы парнасских гадов
Ползли уж вкруг его, стремяся уязвить;
Но тщетно — не могли они ему вредить,
И не боялся он скопленных ими ядов
И протяженных жал.
(Сим войском окружен мой гений был не первый.)
Покрытый броней муз и ободрен Минервой,
Чьи доблести и славу воспевал,
Он плюнул лишь на гад — и от плевка пиита
Тварь срама и вреда как будто бы убита;
И мною призванных, и мною вдохновенных
Поэтов, к пользе возрожденных,
Осмеивать не смел, а чтил даров дела,
Чтоб мог и сам народ познать писца-осла
И гения Парнаса,
То всяк отныне враль, и в прозе и в стихах,
Там чующий чеснок, где запах ананаса,
От зависти судящ с насмешкой о дарах,
Знак казни понесет предерзкого Мидаса».
Вещал — и наш Сатир ослиными ушми
В минуту отличился.
«О Аполлон! Москвы сим знаком не срами;
В обоз того, в обоз, который обослился!
Конь лучше дома будь... авось ли бегунок?
Авось ли скакунок?»
Так к Фебу вопиял лошадок покровитель,
Ристания любитель.
Но зрящий сквозь очки, которых красота,
Как добродетелей прозрачность, чистота,
(И отчего он так собою сам доволен)
Зоила своего смиренней осудил,
Презревши рабий толк, невежствен, своеволен,
И видя, что кощун и глуп, и нищ, и хил...
Что уши ослия уже к нему пристали,
Что за стихи его над ним же хохотали,
Вздохнул и в казнь вралю сказал без злобы так:
«Прощаю искренно Сотира-черноруса.
Пред глупостью всегда с дарами ум — дурак,
А зависть, как больной, глотает всё без вкуса.
Не токмо твари дар... и самого творца.
Поруган был стократ от зависти глупца!..»
Но лишь сказал сие, как тьмы парнасских гадов
Ползли уж вкруг его, стремяся уязвить;
Но тщетно — не могли они ему вредить,
И не боялся он скопленных ими ядов
И протяженных жал.
(Сим войском окружен мой гений был не первый.)
Покрытый броней муз и ободрен Минервой,
Чьи доблести и славу воспевал,
Он плюнул лишь на гад — и от плевка пиита
Тварь срама и вреда как будто бы убита;
77
Дрожа и злобствуя, вся в норы поползла,
А месть оставила для нового осла.
Я ж, видя быль сию не косо и не криво
И миру описав ее
Бесстрастно, справедливо,
Осмелюсь приложить сужденье и свое:
Пииты-куколки, дарами малолетны,
В очах у муз ничто или едва приметны!
Не смейте раздражать дарами пожилых;
И лира и труба бессмертны в свете их.
Кощунство детское всей завистью Зоила
Сколь ни старалося сорвать венок даров,
Всегда его была на то бесплодна сила;
Поэта слава с ним, кто б ни был он таков,
Монарх иль подданный, но гением родился...
И под стопой Зоил лишь плод даров явился.
Учитесь оценять дары сердец, умов,
Имейте к ним приязнь, храните к ним почтенье;
От злости биться лбом — скота остервененье;
Желанье умертвить... бессмертие даров
Есть цель и тщание бессмертных дураков.
А месть оставила для нового осла.
Я ж, видя быль сию не косо и не криво
И миру описав ее
Бесстрастно, справедливо,
Осмелюсь приложить сужденье и свое:
Пииты-куколки, дарами малолетны,
В очах у муз ничто или едва приметны!
Не смейте раздражать дарами пожилых;
И лира и труба бессмертны в свете их.
Кощунство детское всей завистью Зоила
Сколь ни старалося сорвать венок даров,
Всегда его была на то бесплодна сила;
Поэта слава с ним, кто б ни был он таков,
Монарх иль подданный, но гением родился...
И под стопой Зоил лишь плод даров явился.
Учитесь оценять дары сердец, умов,
Имейте к ним приязнь, храните к ним почтенье;
От злости биться лбом — скота остервененье;
Желанье умертвить... бессмертие даров
Есть цель и тщание бессмертных дураков.
<1797>
Воспроизводится по изданию: Поэты ХVIII века. В двух томах. Том второй. Л.: «Советский писатель», 1972. (Библиотека поэта; Большая серия; Второе издание)
© Электронная публикация — РВБ, 2008—2024. Версия 2.0 от 20 марта 2021 г.