158. ПОСЛАНИЕ
К ДРУГУ МОЕМУ ВАСИЛЬЮ СЕРГЕЕВИЧУ ЕФИМЬЕВУ

О ты, что знанием своим меня пленяешь
И вместе чувствовать и мыслить научаешь,
В сужденьях коего не пышный слышен шум,
Но мысли здравые, рассудок, тонкий ум;
Который пылкий взор в безвестность простирает,
Что скрыто для других, то ясно проницает;
К тебе, любезный друг, к тебе хочу воззвать:
Что наших бед виной, что нудит нас страдать?
Почто, мятяся мы житейской суетою,
10 Рассудка удалясь, бежим страстей стезею?

Места, которые с младенчества я знал,
В которых некогда блаженство я вкушал;
Места, небесными лучами озаренны,
Для веры внутренней полезны и священны,
Где зрим повсюду мы порядок с тишиной,
Почто, увы! теперь отъемлют мой покой?
Почто растерзанна, почто еще терзают
И душу горестну на части раздирают?

О ты, слабейшее творенье, человек!
20 С которым рождены страданьи прежде век;
Посеян яд в душе, на сердце — скорбь, мученья,
Уныние, печаль, досады, оскорбленья,
Смешение страстей, рассудок с пустотой,
Скажи: гордишься чем пред тварию иной?
Не в том ли ты свое величье поставляешь,
Что страстию одной другую страсть рождаешь?
Что, им поработясь, бежишь за ними вслед,
Сражаясь с горестью, с мученьем, с тьмою бед?
В чем мнимое твое господство и свобода?
30 Увы! к страстям тебя влечет сама природа!
Не зная, где ты? что?.. скажи же, что ты есть?
Былинка слабая! нет, менее, ты — персть!

Когда бы человек, столь жалкое творенье,
Не создан был вкушать печали, скорбь, мученье;
Когда б он создан был, чтобы счастливей быть,
Не мог ли б он судьбы ударов преносить?

Могли ль бы возрастать столь сильные в нем страсти,
Чтоб ускорить, его приближити к напасти?
Могла ли бы любовь столь нами обладать,
40 Чтобы сперва польстить, потом нас поражать?
Так! смертный есть корабль, бегущий, грузу полный,
Что, прежде бурных вод стремясь сквозь грозны волны,
Безвредно тишины к пристанищу идет;
Но вдруг восстанет вихрь, — и он стремглав падет!

Любовь!.. сей бог!.. сей тигр!.. блаженства нарушитель!
Гонитель тишины, спокойства истребитель!..
Любовь!.. Дщерь тартара, источник лютый слез,
Дар пагубный для нас разгневанных небес!..
Скажи: почто ее мы в сердце ощущаем?
50 Почто мы нежны столь? почто ее мы знаем?
Она есть ад душе, и если стрелы мещет,
Пред ней герой, мудрец, пред нею всё трепещет!

Так должно, чтоб тебе я сердце обнажил:
Сей лютый, адский огнь мне душу воспалил.
Сравним спокойствие, душевно наслажденье
С любовью, коей дар терзание, мученье...
Единое душе отрады подает,
…………………………………………
Другая всякий миг нам сердце раздирает;
60 Долиной горести и скорби по хребтам
Несчастливых влача, рождает Тартар нам.
И вот влюбленный в чем блаженство всё находит,
Что из сомнения в сомненье переходит!

Тебе, любезный друг, признаться должен я,
Колико мучится, скорбит душа моя;

Но ввек не изреку я имя то священно,
Кому я предан столь, кем сердце нежно пленно.
Священной скромности ты ведаешь печать:
Умеет кто любить, умеет тот молчать!
70 Но смейся моему безмерну ослепленью,
Неограниченной любви и заблужденью.

Вчера я пред алтарь творца миров предстал,
Чтоб на меня он луч воззренья ниспослал;
Но чуть изрек слова: «О ты, властитель мира!..»
И сердцу и душе представилась Пленира.
Победу над собой я тщетно мнил иметь
И более стократ Пленирой стал гореть!
Напрасно к алтарю с стремленьем приближаюсь,
Я богу изреку: Пленире поклоняюсь.
80 Рассудок воздремал, ум действовать не мог,
Любовь твердила лишь: Пленира днесь твой бог!

Так! бог души моей, рассудка, помышлений,
Душа всех дел моих, блаженства и мучений.
Клянусь, минуты нет, чтоб не был занят ей,
Блаженство, Тартар, рай, погибель видя в ней.
Средь сладка сна ее я зрю изображенье,
Она мне предстоит при самом пробужденье,
Она в душе моей, и в сердце, и в глазах,
Во всех деяниях, во всех моих словах.
90 Ее мне нежный вздох зефир изображает,
В лилее белизну Плениры вижу я,
В нежнейшем розане — румянец щек ея,
В глазах — тот молний блеск, что к нам из туч блистает
И, рассекая мрак, всё жжет, что ни встречает;
Улыбку нежную в прохладном ветерке.
Пленира всё, везде, душа в самом цветке;
Пред ней ничтожны суть корона и порфира;
Пленира божество!.. она владыко мира! ¹

Чтоб страсти обуздать, нам ма́сон говорит:
100 «Познай себя, познай, и страсть тебя бежит!»

Но что в том, нежный друг, что я себя познаю?
Что в том, что всякий шаг свой строго замечаю?
Когда б, что может быть со мной, я прежде знал,
В пучину бы страстей, конечно, я не пал;
Но если человек тогда уж страсть познает,
Когда в нем действует, когда его терзает,

Старанья позды все огонь тот утушать,
Который всякий час стремится возгорать!
Что в том, что я забыть Плениру помышляю?
110 Лишь изреку: «Забыл!» — и более пылаю.
Что в том, что удалюсь навеки, может быть?
Не видеть можно, так; но можно ль не любить?
Ах! нет, не изменю я клятвам тем священным,
Которые изрек трепещущим, смущенным,
Ее боготворить и страстным быти век.
Пленире кто солжет, тот гнусный человек!
Могу ль забыть, когда она «люблю» сказала;
Когда с смятением меня поцеловала;
Когда, прижав меня трепещущей рукой,
120 С слезами изрекла: «Забудусь я тобой!»
Превосходящее блаженства все сомненье!
В восторге, в радости, в слезах и в восхищенье,
Забыв себя, весь мир, я пред Пленирой пал
И клятвы нежные стократно повторял!
И я чудовищем толико гнусным буду,
Что божество сие, Плениру позабуду?
Нет! прежде в страшный ад, низвергнусь в Тартар я.
Пленире предана навек душа моя!

О ты, которому я душу открываю,
130 С которым разлучась, терзаюсь и стонаю;
Любезный, верный друг, друг сердца моего,
Вот участь смертного и благо всё его,
Чтоб в жизни мучиться, грустить, стонать, терзаться
И счастием прямым ничуть не наслаждаться.
Блажен, кто ни о чем не знает рассуждать!
Не может чувствовать, не может он страдать;
Блажен, кто тусклый взор вовек не растворяет!
Хоть в круге он невежд, спокоен пребывает.

С столицей разлучась, я слез потоки лил;
140 Расставшися с тобой, мне то же рок судил;
Плениры отдален... с Пленирой разлученье —
Едина пища мне: унынье, стон, мученье!