170. К ЛИРЕ

Во мраке хладном и густом
Зарница беглая мелькала
И розовым своим лучом
Угрюмы тучи рассекала.
Ее хвост пламенный, златой
В пространстве сизом извивался:
То легкой, огненной струей,
То пылкой молнией казался.

В порфире светло-голубой,
В венце, унизанном звездами,
Парит нощь тихими крилами
И сон низводит за собой.
На лоне кроткого забвенья
И тот, вздыхая, задремал,
Кто днем мучения вкушал,
И раб страстей и вожделенья.
Казалось, я один не спал.
Не спал — и персты ударяли
Унылой лиры по струнам;
Мой ум и сердце услаждали,
Как душу жизненный бальзам.

Блажен, сказал я, тот стократно,
Кому наедине приятно
С самим собою рассуждать;
Кто время быстро, невозвратно
Умеет с пользой удержать;
Кто чувствует один и мыслит
И те часы утехой числит,
Которые трудясь провел;
Кто с равнодушием смотрел
На рок суровый и на счастье,
Как бы на солнце и ненастье.

Но кто таким удобен быть?
Не тот ли алчный, кто желает
Вселенну в пепел превратить?
Кто меч всечасно изощряет,
Чтоб жажду кровию запить?
Не он; его души стремленье —
Злодейством ново зло рождать,
Мечом, весами умерщвлять
И, чувствуя в груди грызенье,
Себя терзаньем услаждать.

Ты, лира, ты одна удобна
Блаженством смертных награждать!
Душа, почувствовать способна,
С тобою может ли страдать?
Ах, нет! несчастье, рок враждебный
Ничтожны, если ты со мной;
Коснусь струны — твой глас волшебный
Возвысит дух унылый мой.
Твои невинны побужденья,
Не ищешь славы и чинов,
Твой чин — душевны наслажденья;
А слава — к истине любовь.
Спокойствие — твое блаженство;
Уединенье — совершенство.
Улыбка иль слеза гражда́н,
Тобою скромно извлеченны,—
Твои награды несравненны,
Алтарь, на коем фимиам.

Когда с тобой я возлетаю
Превыше тонких облаков
И, как песчинка, исчезаю
Во тьме крутящихся миров;
Когда я цепь планет объемлю
И после нисхожу на землю
Мольбы всевышнему воздать;
Когда пред ним я преклоняюсь —
Каким восторгом наполняюсь!
Что сердце смеет ощущать!
Как нежный сын к отцу — стремится;
Как часть — с ним хочет съединиться.

Как утро тихия весны,
Мои черты тогда блистают;
На них утехи процветают,
Надеждою насаждены.

Всмотрись в желания людские,
Всечасны вопли их внемли;
Они суть Эвриалы злые,
Влачащиеся по земли.
Там зависть адскою рукою
Невинность, кротость в части рвет;
Там зло кровавою рекою
В путь славы и чинов грядет;
Там гнусна хитрость храмы ставит,
Мрачит добро, пороки славит;
Там суеверие и лесть
В одежде истины блистает;
Там страждет разум, сердце, честь;
Там робость цепи лобызает,
В которых дух ее стеснен;
Там храм неволи, лжи, измен.

Ах, льзя ль назвать того блаженным,
Чей дух всечасно возмущен;
Кто к видам мелким и презренным
Душой и сердцем прилеплен?
Едва луч солнечный проглянет,
В нем мыслей тысячу родит;
Он суетится, день летит;
Прошел — его желанье вянет.
Он ждет, чтоб новый день настал;
В пространство страшное природы
Мгновенно протекли и годы.
Как жил сей слабый дух? — страдал!

С богатством, пышностью, чинами
Нельзя спокойствия купить;
Оно рождается трудами,
Уменьем всем довольным быть.
Имей лишь сердце непорочно
И совесть ясную как день,

Твое спокойство будет прочно,
И горесть пролетит как тень.

О лира, друг души почтенный,
Колико счастлив я тобой!
Ты, правя кроткою душой,
Рождаешь мне часы блаженны,
Питаешь душу, сердце, слух;
Ты вместе с тихим пробужденьем
К трудам мой направляешь дух;
Ты солнца с кротким захожденьем
На ложе сыплешь мне цветы;
Ты мрак печали разгоняешь,
При скорби душу возвышаешь;
Ты услаждаешь и мечты!

С каким восторгом вображенье
Мне представляет то мгновенье,
Когда мой труд на сцене был,
Когда партера ободренье
Мой «Смех и горе» заслужил!¹
Завоеватель всей вселенной
То мог ли чувствовать, что я?
Казалося, в тот час священный
Душа исторглася моя;
Восторга сердце не вмещало,
С собой сражалось — умирало.

Различны к счастию пути:
И тот, кто сам собой доволен,
Не раб в душе и в сердце волен,
Тот счастие умел найти.
Сей Крез, богатством пресыщенный,
Сей Марс, войнами утомленный,
Не долго будут мир пленять!
Их жребий — вечно умирать.
Едва их жизни стебль увянет,
Об них никто не воспомянет,
Меня — потомство будет знать.