172. СОФИЯ НАД ГРОБОМ М—ВА

Уже теченье год свершил,
Как друг мой в гробе почивает.
О ты, который был ей мил,
Кого по смерти обожает!
И та, котору ты любил,
С тобой всечасно умирает.

Едва задремлет кроткий день,
И солнце в бездну погрузится,
Ко гробу Софья устремится
Сквозь мрак твою увидеть тень;
Бегу — тень в воздухе мелькает;
Коснусь — мгновенно исчезает.

Под сводом иногда древес
В местах, тобою освященных,
Отколь чуть виден круг небес,
В местах, тобой мне драгоценных!
Страдаю, рвусь, тебя зову;
Но эхо томно возвещает:
Он мертв! он мертв! — а я живу?
И вздох мне сердце разрывает.

О, если б София могла
С самой собою разделиться,
Чтоб ты мог ею оживиться,
Она б стократно умерла!
Тогда лишь жизнь нам драгоценна,
Коль с тем мы, кто всего милей.
Коль нет — отрава позлащенна,
Ужасней тысячи смертей.

Почто кровавою рукою,
Мой друг! нить жизни прекратил?
Жестокий! ты тогда ж с собою
И Софью, Софью умертвил!
Твоя душа была моею;
Дышала, чувствовала ею;
Во мне ты, я в тебе жила;
Ты мертв — и Софья умерла.

Прошел день один или час,
Чтоб я тебя не вображала;
Чтоб токи слезны осушала,
Лиющиесь из томных глаз?
Ах нет! — во всем, на что взираю,
Во всем, везде тебя встречаю.
И сон, растерзанных покров,
Мне льет отраву из цветов.

Любовь и страсть нас съединила,
Сии два божества сердец.
Но гордость света разлучила,—
И наш губитель — мой отец!
Он в пышности искал блаженства
И месть омыл в твоей крови.
Ах! знатность — тень лишь совершенства,
И сердце нужно для любви.

Любовь с презрением взирает
На блеск, чины как на мечту;
В себе всё в свете заключает:
Блаженство, пышность, красоту.
Ты был велик мне сам собою,
Весь свет в одном себе вместил,
Коль обладала я тобою,
Ты сердцу Софьи богом был.

Ты был — довольно ль жертвы злобе?
Тебя уж боле в свете нет;
Ты мертв — я всё с тобой во гробе,
Ты мертв? а София живет?
Живет! нет, мучится, страдает;

Нет, тысячу смертей вкушает.
Но что — в глазах днесь меркнет свет?
Дрожу, стен<ю>, ослабеваю,
Паду на гроб — и умираю!