Не нынь там и не вал, но ныне и волна. Священна книга вся сих нежностей полна. Но где ему то знать? он только что зевает, Святых он книг отнюдь, как видно, не читает. За образец ему в письме пирожный ряд, На площади берет прегнусный свой наряд, Не зная, что у нас писать в свет есть иное, А просто говорить по-дружески — другое; Славенский наш язык есть правило неложно, Как книги нам писать, и чище как возможно. В гражданском и доднесь, однак не в площадном, Славенском по всему составу в нас одном, Кто ближе подойдет к сему в словах избранных, Тот и любее всем писец есть, и не в странных. У немцев то не так, ни у французов тож; Им нравен тот язык, кой с общим самым схож. Но нашей чистоте вся мера есть славенский, Не щегольков, ниже́ и грубый деревенский. Ты ж, ядовитый змий, или как любишь — змей, Когда меня язвить престанешь ты, злодей! Престань, прошу, престань! к тебе я не касаюсь; Злонравием твоим, как демонским, гнушаюсь. Тебе ль, парнасска грязь, маратель, не творец, Учить людей писать? — ты, истинно, глупец. Поверь мне, крокодил, поверь, клянусь я богом! Что знание твое всё в роде есть убогом. Не штука стих слагать, да и того ты пуст; Бесплоден ты во всем, хоть и шумишь, как куст; Что ж ядом ты блюешь и всем в меня стреляешь, — То только злым себя тем свету объявляешь. Уймись, пора уже, пора давно, злыдарь! Смерть помни, и что есть бог, правда, мой сударь! Хоть тресни ты, в трудах я токмо пребываю, В трудах — не в пустоте; твое ж зло презираю. Но тщетно правотой к добру тебя склонить; Мне рыжу тварь никак в добро не пременить В небесной красоте (не твоего лишь зыка, Нелепостей где тьма) российского языка. Когда, по-твоему, сова и скот уж я, То сам ты нетопырь и подлинно свинья!
1753 (?)
В.К. Тредиаковский
393
Воспроизводится по изданию: Поэты ХVIII века. В двух томах. Том второй. Л.: «Советский писатель», 1972. (Библиотека поэта; Большая серия; Второе издание)