Милостивой мой государь, граф Александр Романович.
Хотя не более тому недели, как я имел честь писать к вашему сиятельству, но чтобы не показаться ни забывчивым, ни ленивым, а паче исполняя обязанность мою и следуя чувствованию моего сердца, я не хотел пропустить сего случая, как то не пропускаю никакого, мало хотя надежнаго, что бы не известить вашего сиятельства о моем здесь пребывании.
Мы, благодаря бога, живем здесь в спокойствии и тишине, и недостатка по милости вашего сиятельства ни в чем не чувствуем. Но сестра моя больна с самого приезда в Илимск, что я действительным почитаю несчастием, ибо ко многим другим мрачным мыслям присоединяется и та, которую я себе без ужаса не могу представить. Может быть сие и малодушие, но я в том признаюся: мне кажется, что и дети мои не столь здоровы, как прежде сего. Правда совершенная, что места еще способнаго нет для гулянья, и я сам живу в нетерпеливом ожидании весны и теплых дней. Сколько много я живал прежде сего в движении, столь его ныне мало; но опричь ревматической боли, которую я и ныне еще чувствую в пальцах и составах обеих рук (если то не хирагра), то я всей моей семьи здоровее. Безпрестанное движение, в котором я столь долгое время находился, и кушанье простое, но здоровое, тому конечно причиною.
Время здесь иногда хорошо, иногда дурно. Вчера день был очень теплой. Среди дня термометр в тени показывал 10 градусов теплоты, так что я мог ходить гулять без сертука. Сего же дня хотя не очень холодно, но снег идет прегустой; если к вечеру будет мороз, то новая зима. Но сегодня новомесячие, и
погода следует непременным правилам, так как и вся природа; если бы и она была прихотлива и каприциозна, как смертные в своих положениях, то бы иногда и в Сибире мог быть климат Гвинеи. Но мне не о постороннем чем надлежало бы наполнять письмо, а только изъявлением того, что сердце и душа чувствуют, что однако же я лучше чувствовать могу, нежели сказать. Если можете зреть во внутренности моей, для меня уже довольно.
10 апреля
1792 года.
Илимск.