АНГЕЛ ТЬМЫ
Отрывок «Ангел тьмы» был впервые напечатан в «Собрании оставшихся сочинений покойного А. Н. Радищева» (т. IV, 1811) и воспроизводится по тексту этого издания. Рукопись не сохранилась; дата написания не известна. Указание на то, что «Ангел тьмы» представляет собой отрывок из поэмы «Ермак», было сделано при первой публикации редакторами издания 1807 – 1811 гг. Возможно, что сыновья Радищева видели эту пометку в его рукописи или знали от него о замысле поэмы. Впоследствии, говоря о сибирском периоде жизни Радищева (1791 – 1796 гг.), сын писателя, Николай Александрович, сообщал, что его отец в Сибири написал «Рассуждение о человеке», «Письмо о Китайском торге» и начал «Историю покорения Сибири» и историческую повесть «Ермак», «но ни того, ни другого сочинения не кончил, а последнего остались только небольшие отрывки» (Русская Старина, 1872, т. VI, стр. 580). Этим свидетельством исчерпываются данные о времени и обстоятельствах происхождения комментируемого отрывка. Таким образом, отнесение «Ангела тьмы» к поэме или повести об «Ермаке» не может быть установлено документально. В самом предположении о подобном замысле Радищева нет ничего невероятного. В годы своей жизни в Илимске, занимаясь историей Сибири, Радищев, естественно, мог проявить интерес к фигуре Ермака, «завоевателя Сибири », окруженного ореолом народных песен и сказаний. Примерно в это же время Радищев писал «Сокращенное повествование о приобретении Сибири», в котором подробно излагал походы Ермака и их результаты.
Сохранившийся текст не дает, однако, никаких указаний на происхождение отрывка. Местный колорит в нем подчеркивается только «вершиной Уральского хребта», куда «возлетает отец мятежа», «ангел тьмы». За исключением этой детали, остальное изображение представляет космический хаос, борьбу стихий, усиленную борьбой человеческих страстей.
По характеру своему «Ангел тьмы» стоит в творчестве Радищева особняком. В смысле литературного стиля с ним могут быть сопоставлены некоторые страницы из «Путешествия», например, стр. 64 – 65, 77, 433.
Что касается происхождения художественной манеры «Ангела тьмы», то одним из источников ее с достаточным основанием можно считать творчество Дж. Мильтона. Радищев знал Мильтона. Дважды в «Путешествии» он упоминает его в числе величайших писателей человечества.
«Кто бы ни задумал писать дактилями, тому тотчас Тредиаковского приставят дядькою, и прекраснейшее дитя долго казаться будет уродом доколе не родится Мильтона, Шекспира или Вольтера» (стр. 352).
«Блеск наружный может заржаветь, но истинная красота не поблекнет никогда. Омир, Виргилий, Мильтон, Расин, Вольтер, Шекспир, Тассо и многие другие читаны будут, доколе не истребится род человеческий» (стр. 353).
Перечень имен строго продуман. Здесь нет случайного включения второстепенных литераторов, бывших когда-либо на короткое время «властителями дум» своего поколения, нет признаков объединения по признакам литературного вкуса, симпатий и проч. К носителям «истинной красоты» причислены действительно гении, навсегда вошедшие в мировую культуру; в их числе мы находим и Мильтона.
Радищев сравнительно поздно – в начале 1780-х годов – научился английскому языку. Сын его, Н. А. Радищев, в своей записке «О жизни и сочинениях А. Н. Радищева» (Русская Старина, 1872, т. VI, стр. 578), указывает, что его отец, вступив в управление Петербургской таможней, увидел, что «незнание английского языка может подвергнуть его неприятности быть некоторым образом в зависимости от своего переводчика; и потому, несмотря на многотрудные по должности занятия, а особливо в летнее время, когда приходят английские корабли, начал учиться по-английски, имея уже более тридцати лет от роду. Через год ему переводчик был уже не нужен. Употребление английского языка по делам внушило Александру Николаевичу любопытство изучить английскую словесность, и он в свободные часы занимался ею; наконец, сей язык сделался ему так же знаком, как французский и немецкий; он не мог выговаривать его совершенно чисто, но объяснялся свободно и правильно».
Знакомясь с английской литературой, Радищев не мог пройти мимо Мильтона, гениального художника и выдающегося политического деятеля своего времени, участника английской революции, сподвижника Оливера Кромвеля. Необходимо вспомнить также, что как раз в то время, когда Радищев учился в Лейпциге, молодая немецкая литература усиленно пропагандировала Мильтона как учителя. Политическая борьба Мильтона не могла не привлечь внимания Радищева. В частности, для него как убежденного противника цензуры особенно важной могла оказаться речь Мильтона о свободе печати, произнесенная им в 1644 г. и напечатанная под заглавием «Areopagitica. A. Speech for the Liberty of Unlicensed Printing to the Parliament of England» (русский перевод – «О свободе слова». M., 1906). Мильтон выступил против парламента, предписавшего строгую цензуру для всех печатных произведений, и остроумными доводами отстаивал свободу граждан печатно высказывать свои мысли.
В главе «Путешествия из Петербурга в Москву», посвященной цензуре («Торжок»), Радищев, высказываясь в пользу свободы печати, сходится с Мильтоном, употребляя одинаковую систему аргументации, оперируя одинаковыми доводами.
Главные мысли обоих сочинений тождественны. Одинаков путь и доказательств. Обращаясь к истории, Радищев, вслед за Мильтоном, отмечает сожжение писаний Протагора, сожжение книг Кесарем Августом и другие исторические факты, вплоть до факта установления цензуры в связи с учреждением инквизиции.
Тема свободы печати не единственная, на которой соприкоснулись интересы Радищева и Мильтона. Другой такой темой явилась Сибирь. Мильтон занимался историей Сибири. В его трактате «A Brief History of Moscovia and of other less known Countries lying eastward of Russia as far as Cathay», London, 1682 (Краткая история Московии, русск. пер. Ю. В. Толстого, Чтения в Общ. ист. древн., III, 1874, стр. 11 – 16), компилятивном по своему характеру, объединены все сведения, какими мог обладать образованный англичанин его времени. Мильтон не был в России, но для своей работы воспользовался всеми доступными ему источниками. Мильтон, пользуясь сочинениями И. Массы, известиями Ф. Черри и других, дал описание «страны самоедов» Сибири, Тунгуски и других прилежащих с востока стран «до самого Китая».
Как указывает M. П. Алексеев (Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей, т. I, Иркутск, 1932, стр. 294), интерес Мильтона к Сибири оставил след и в его поэме «Потерянный рай». В ней упоминаются реки Печора и Обь, страна самоедов, полет сатаны уподоблен полету коршуна, «выросшего на снеговом хребте Имауса, естественной восточной границе кочующих татар». В девятой песне (v. 75 – 79) Мильтон представляет сатану, носящегося над землей и пролетевшего до реки Оби и далее к северному полюсу. В десятой песне (v. 289 – 293) Грех и Смерть уподоблены ледяным глыбам, «которые загружают собой предполагаемый пролив, находящийся восточней Печоры и ведущий к цветущим берегам Китая». В той же песне (v. 695 – 700) есть упоминание о самоедах.
«Ангел тьмы» создавался, повидимому, под непосредственным впечатлением поэмы Мильтона «Потерянный рай». Титанические образы, космический пейзаж очень близко напоминают поэму Мильтона, местами почти совпадая с нею. Так, например, в 1-й песне читаем:
Reserved him to more wrath; for now the thought
Both of lost happiness and lasting pain
Torments him; round he throws his baleful eyes,
That witness’d huge affliction and dismay,
Mix’d with obdurate pride and steadfast hate.
(b. I, v. 53 – 58)
В 4-й песне:
Lights on a heap of nitrous powder, laid
Fit for the tun some magazine to store
Against a rumour’d war, the smutty grain
With sudden blaze diffused, inflames the air;
So started up in his own shape the fiend.
(b. IV, v. 814 – SI 9)
В русском переводе Амвросия Серебреникова (1785) эти цитаты еще более выявляют свою близость с текстом Радищева и выглядят следующим образом: «Ярость небесная оставила ему бессмертие для вящшего воздаяния его преступлениям. Пришел в себя и ужасом объят стал. Прошедшее его терзает, будущее в отчаяние приподит. Озирается повсюду пламенными очами. В мрачных его взорах видимы печаль, смущение, гордость, ненависть. Проницающее его зрение, подобно тому, какое имеют ангелы, вдруг объемлет все место оное, проклятое, ужасное и престрашное» (стр. 3).
«Как когда искра падает на множество селитры и пороху, уготованное для соблюдения в хранилище, оным наполняемое, по слуху наступающия войны; вдруг черный состав взрывает, блещет и воспламеняет воздух: тако злобный дух восстал с яростью и показался сущим ангелом тьмы» (стр. 143).