ВИКТОР ГОФМАН
1884—1911
Виктор Викторович Гофман скрестил в своем творчестве влияния обоих вождей старшего символизма — четкость Брюсова с певучестью Бальмонта. И та и другая традиция при этом стала более легковесной, домашней, альбомной, даже модный трагизм уступил место юношескому оптимизму. Сам Гофман называл свой идеал «мистическим интимизмом», и, хотя Городецкий пренебрежительно именовал его «дамским поэтом», а Блок приводил слова про «что-то страстное в походке и подымании ноги» как пример безвкусицы, никто из критиков не отрицал у Гофмана несомненного природного таланта и естественной живости интонаций. Сын богатого московского мебельного фабриканта, гимназический соученик Ходасевича, с 12 лет писавший любовные стихи, еще на школьной скамье выступивший в «Северных цветах» и альманахе «Гриф», Гофман вошел в поэзию как литературный оруженосец Брюсова («Виктор-ликтор»), а тот перенес на него свою остывающую приязнь к Бальмонту; потом их отношения нарушились. В 1903—1909 гг. Гофман учился на юридическом факультете, разошелся с родителями, зарабатывал газетной поденщиной, в 1904 г. выпустил в Москве сборник «Книга вступлений». После 1908 г. перестает писать стихи — второй сборник «Искус» (СПб., 1910) вышел с запозданием. Гофман переходит на импрессионистическую прозу с немного болезненным эротическим уклоном; в 1909 г. переезжает в Петербург, работает в невысокопробном «Новом журнале для всех», все больше чувствует переутомление и неудовлетворенность. Находясь в заграничной поездке, застрелился в Париже в состоянии неврастенической депрессии. Сборник его прозы «Любовь к далекой» (СПб., 1912) вышел посмертно.
У МЕНЯ ДЛЯ ТЕБЯ...
У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,
Их один только я для тебя мог придумать, любя.
Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, —
Хочешь, я заласкаю тебя?
У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений —
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений —
Хочешь, к ним я тебя отнесу?
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, —
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
1902
ВДОЛЬ ДЛИННЫХ ЗДАНИЙ
Сегодня небо беспредельно,
И вся лучиста синева!
На сердце радостно и хмельно,
Шумит весенняя молва...
Вдоль длинных зданий, мимо храма
Протянут мой случайный путь, —
Пойти ли влево или прямо,
Или направо повернуть?..
Люблю бесцельные прогулки
С тревогой перелетных дум. —
Люблю глухие переулки
И улиц неустанный шум.
Смеется солнце. Ясно. Ясно.
На камнях матовой стены
Мелькают бегло и согласно
Оттенки радостной весны.
Играют в золотистом беге
Лучи, дробимые стеной, —
И лица женщин полны неги,
Рожденной светлою весной.
Вон там — идет, у загородки,
Какие мелкие шаги!
Есть что-то страстное в походке
И в подымании ноги.
Слежу за ней мечтой тревожной.
Меж нами — тайное звено.
Восторгом близости возможной
Внезапно сердце смущено...
— Мой встречный, ты зачем так мрачен?
Ты полн задумчивых тревог.
Каким восторгом я охвачен,
Когда б почувствовать ты мог!
О как я счастлив! как я молод!
А ты — унылый, как в плену. —
К моей груди цветок приколот.
Мы оба празднуем весну!..
Ты говоришь — цветы не вечны,
Они увянут, как и мы.
Иди. Иди, мой бедный встречный,
Сын ненавистной мне зимы!..
1903. Весна
ПОСЛЕ ПЕРВОЙ ВСТРЕЧИ
После первой встречи, первых жадных взоров,
Прежде не видавших, незнакомых глаз,
После испытующих, усталых разговоров
Больше мы не виделись. То было только раз.
Но в душе, захваченной безмерностью исканий,
Всё же затаился ласкающий намек,
Словно там сплетается зыбь благоуханий,
Словно распускается вкрадчивый цветок...
Мне еще невнятно, непонятно это.
Я еще не знаю. Поверить я боюсь.
Что-то будет в будущем? Робкие приветы?
Тихое ль томленье? Ласковый союз?
Или униженья? Новая тревожность?
Или же не будет, не будет ничего?
Кажется, что есть во мне, есть в душе возможность,
Тайная возможность, не знаю лишь — чего.
1903
НА БУЛЬВАРЕ
Зловеще-мертвенный и синий
Над городом сгустился пар.
Рядами освещенных линий
Живет и движется бульвар.
Как блеск безжизненного глаза —
Просветы каменных домов.
Тревожно вспыхивают газы,
И чёрный падает покров...
— «Ваш профиль ласковый и тонкий.
Он душу тянет в зыби грез». —
Звонки и шумы, скрипы конки.
Стук разбежавшихся колес.
— «Ваш профиль вдумчивый и строгий.
Давно люблю его изгиб». —
Удало прогремели дроги.
И лязг, и грохоты, и скрип.
— «Ваш профиль шепчущий и нежный.
Зачем вы здесь? Среди всего?» —
Гудит стозвучней рев железный,
Свое почуя торжество.
Зловеще вспыхивают газы,
И чёрный падает покров.
Как смех безжизненного глаза —
Просветы каменных домов.
<1904>
ЛЕТНИЙ БАЛ
Был тихий вечер, вечер бала,
Был летний бал меж темных лип,
Там, где река образовала
Свой самый выпуклый изгиб,
Где наклонившиеся ивы
К ней тесно подступили вплоть,
Где показалось нам — красиво
Так много флагов приколоть.
Был тихий вальс, был вальс певучий,
И много лиц, и много встреч,
Округло-нежны были тучи,
Как очертанья женских плеч.
Река казалась изваяньем
Иль отражением небес,
Едва живым воспоминаньем
Его ликующих чудес.
Был алый блеск на склонах тучи,
Переходящий в золотой,
Был вальс, призывный и певучий,
Светло овеянный мечтой.
Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч, и много лиц,
И близость чьих-то длинных, длинных
Красиво загнутых ресниц...
1905