ВАДИМ ГАРДНЕР

1880—1956

Свою автобиографию Вадим Даниилович Гарднер (настоящая фамилия — де Пайва Перера Гарднер) начинал с описания редкостного генеалогического древа. Его дед и прадед по отцу — известные латиноамериканские ученые, дядя — видный историк Джон В. Дрэпер. Отец — американский гражданин Дэниэл Т. Гарднер, мать — русская писательница Е. И. Гарднер, урожденная Дыхова. В стихах Гарднера варьируются мотивы «многонародной» души, особо высвечивающие тему Руси, явленную в образах «матери» и «сына-должника». Начав с мотивов и ритмико-интонационных формул, характерных для «старших» символистов («Стихотворения. Сборник I». СПб., 1908), Гарднер через несколько лет пережил характерную для его поколения эстетическую переориентацию. Во втором его сборнике — «От жизни к жизни» (М., 1912) символика, знакомая по творчеству Вяч. Иванова (мотивы «соборности», мифологизированный образ преображенной «грядущей Руси»), сочетается с общим для постсимволистских течений тяготением к предметности поэтического мира. Участника «Цеха поэтов» Гарднера сочувственно рецензировали Городецкий, М. Лозинский. Гумилев, отмстив одаренность молодого поэта, высказал опасение, «что он может навсегда остаться дилетантом». После 1917 г. родной город Гарднера — Марко-Вилле — отошел к получившей суверенитет Финляндии; там поэт и окончил свои дни.

ТИАРЫ ДУШИ

Моей матери

Среди бесцветных лиц, на севере унылом,
Среди ленивой мглы и властных облаков,
Один я пью восторг — фиал моих стихов,
Отзвучье жарких чувств в мечтаньи легкокрылом.

Многонародных душ причудливы тиары.
Сродни мне: мир славян, загадочный, как сон;
— Страна, где труд кипит, как пена Ниагары,
— Де-Гамы колыбель, всесветный Альбион.

Old England! Лев морей! Не видел я тебя,
Но кровь твоих сынов мои вмещают вены;
Порой я горд, как бритт, и английское
Я Улыбчиво глядит на блеск славянской пены.

Но я люблю Тебя, о Русь, родная мне, —
Безвольный мот, раба в больном непостоянстве,
Щедроты Божие топящая в вине,
В лохмотьях нищая на царственном пространстве!

<1912>

394

ДОРОЖКА К ОЗЕРУ

Дорожка к озеру... Извилистой каймою
Синеют по краям лобелии куртин;
Вот карлик в колпачке со мшистой бородою
Стоит под сенью астр и красных георгин.

Вон старый кегельбан, где кегля кеглю валит,
Когда тяжелый шар до цели долетит...
Вот плот, откуда нос под кливером отчалит,
Чуть ветер озеро волнами убелит.

А вон и стол накрыт. Бульон уже дымится.
Крестясь, садятся все... Вот с лысиной Ефим
Обносит кушанье, сияет, суетится...
Что будет на дессерт? Чем вкусы усладим?

Насытились... Куда ж? Конечно, к педагогу!
Покойно и легко смешит Сатирикон.
Аверченку подай! Идем мы с веком в ногу;
Твой курс уж мы прошли, спасибо, Пинкертон!

Уж самовар несут... Довольно! Назубрились!
Краснеют угольки. Заваривают чай...
А наши барышни сегодня загостились...
Лей хоть с чаинками, но чая не сливай!

Алеет озеро. А там, глядишь, и ужин;
До красного столба всегдашний моцион;
Пасьянс, вечерний чай... Княгине отдых нужен.
Загашена свеча. Закрыл ресницы сон.

КАПРИЗНАЯ МУЗА

Двустишия

Муза, зачем, своенравная, ты не всечасно со мною?
Мало ли пережил я? Мало ль прочувствовал дум?

Я ли тебе изменял, как мужу жена изменяет,
Я, что и в топях искал белых, как снег, облаков?

Я, вечерами бродивший по улицам ярко-нарядным,
Взор устремляя порой к маленьким, бледным звезда?м?

<1912>

395

ВЕЛИКИЙ ПОСТ

Настало дымное похмелье.
Уж пост наводит строгий взгляд;
Забыты: санное веселье
И блинной масленицы чад.

Лошадок вейки вспять умчали,
И звон бубенчиков умолк;
Уж в классах мелом застучали;
Чело нахмурил тяжкий долг.

<1912>

Я В РУСИ

Моей матери

Я в Руси. О Руси я скорблю,
Не затем ли, что Русь я люблю?

Не затем ли, что скорби полна
Непутевая эта страна, —

Этот пьяный, измученный край,
Этот ад, но и — будущий рай?

Огонечками сердца делюсь
Я с Тобою, болезная Русь!

С полурусской душою я твой,
И спасибо за хлеб трудовой.

Ты вскормила, взрастила меня, —
И должник перед Матерью я.

И он мой — колокольный твой звон,
Заревой, но и жуткий, как стон.

Купола в осиянности звезд,
И честной златосолнечный крест,

И всё то, что не выразить мне,
Что дрожит на Святой по весне,

Всё приемлю и нежно люблю —
Вот зачем о Руси я скорблю.

<1912>

396

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.