АННА АХМАТОВА
1889—1966
Анна Андреевна Ахматова прожила долгую поэтическую жизнь и в поздние годы не любила, когда предпочтение отдавалось ее ранней лирике. Однако славу ей принести уже дореволюционные книги. Анна Андреевна Горенко (Ахматова — псевдоним) родилась в Одессе, выросла в Царском Селе, училась в Киеве. В 1910 г. она вышла замуж за Гумилева; женский образ, навеянный Ахматовой, ярче и мучительнее запечатлелся в поэзии Гумилева, чем его образ в ее стихах. Лирика молодой Ахматовой получила признание на «башне» Вяч. Иванова, печаталась в «Аполлоне». Летние месяцы Ахматова проводила в Слепневе Тверской губернии (в имении матери Гумилева); «тверская скудная земля» запечатлелась в стихах поэтессы. Но, конечно, богаче и острей всего в них представлен Петербург, «город, горькой любовью любимый». Он стал параллелью и коррелатом поэтическим судьбам — и в своем величии и в запустении. Для акмеистов невская столица не только тема, образ, но и начало стилеобразующее: его «классичность», строгость, прозрачность диктовали и определенные черты «петербургской поэтики».
В 1912 г. в Петербурге был издан первый сборник стихов Ахматовой «Вечер» с предисловием Кузмина; здесь впервые говорилось о ее способности «понимать и любить вещи... в их непонятной связи с переживаемыми минутами», причем «вещи» высвечены с точностью и обостренностью «предсмертного» видения. Второй сборник — «Чётки» (СПб., 1914) укрепил успех ахматовской поэзии.
Война 1914 г. отозвалась — прямо или косвенно (мотивы мужа-воина, битвы, разлуки) — во многих стихотворениях Ахматовой. В «Чётках» и особенно в третьем сборнике — «Белая стая» (Пг., 1917) меняется манера поэтессы. «Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой», — писал О. Мандельштам: мотивы отрешенности, смирения, отказа от мира, «высокая», торжественно-замедленная речь, классичность, все чаще имя Господне. Подготавливается переход к поздней лирике, включенной в широкий исторический контекст.
Ахматовской поэзии присуще свойство, которого не было у других акмеистов: психологичность, интимность, «самоуглубленность», погруженность в тайны души — женской, сложной и утонченной, способной и страдать и кокетливо любоваться своим страданием. Но эта «интимность» соединяется с четкостью, «петербургской» строгостью и выверенностью, не допускающей никакою «избытка чувств», никакой распахнутости. Н. Недоброво (которого Ахматова считала лучшим своим критиком) заметил, что ее поэзия «открывает лирическую душу скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уж явно господствующую, а не угнетенную». Даже и там, где видятся отречение и смирение, религиозные мотивы, чувствуется властная гордыня, придавшая впоследствии облику и стихам поздней Ахматовой отразившееся во всех мемуарах величественное обаяние «королевы в изгнании».
Ахматова — мастер тонкой и точной детали. Предметы быта или природы служат в ее стихах выражению внутренних, психологических переживаний, несут большую лирическую нагрузку (облачко — «как беличья расстеленная шкурка», «Ива на небе пустом распластала веер сквозной», «И только красный тюльпан, / Тюльпан у тебя в петлице»), но зато они лишены собственной органической жизни. «Лаконизм и энергия выражения» (Б. Эйхенбаум), афористичность чеканных формул, особенно в концовках, сочетаются с живой, разговорной, прерывистой речью, с эмоциональными вскриками и причитаниями. Глубину и подлинность в передаче душевных состояний связывают обычно с испытанным Ахматовой воздействием русской психологической прозы. Но и акмеизм при всей своей ограниченности позволил стихам в трудные для лирики годы сохранить поэтичность и стилистическое достоинство. В поздних стихах Ахматовой
видят иногда как бы возврат к символизму, понимая, впрочем, под символизмом загадочность и недосказанность, мир зеркал, двойников и намеков.
Изд.: Ахматова А. Сочинения: В 2 т. М., 1986.
«Он длится без конца — янтарный, тяжкий день!».
«Дал Ты мне молодость трудную...».
Голос памяти.
«Вечерние часы перед столом...».
Стихи о Петербурге: 2 «Сердце бьется ровно, мерно...».
«Вместо мудрости — опытность, пресное...».
«В последний раз мы встретились тогда...».
«Тяжела ты, любовная память!..».
«Как люблю, как любила глядеть я...».
Из цикла «Три стихотворения»: 1. «Да, я любила их, те сборища ночные...».
«Ты — отступник: за остров зеленый...».
«Когда в тоске самоубийства...».
ПЕСЕНКА
Я на солнечном восходе
Про любовь пою,
На коленях в огороде
Лебеду полю.
Вырываю и бросаю —
Пусть простит меня.
Вижу, девочка босая
Плачет у плетня.
Страшно мне от звонких воплей
Голоса беды,
Всё сильнее запах теплый
Мертвой лебеды.
Будет камень вместо хлеба
Мне наградой злой.
Надо мною только небо
А со мною голос твой.
11 марта 1911. Царское Село
* * *
М. Лозинскому
Он длится без конца — янтарный, тяжкий день!
Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!
И снова голосом серебряным олень
В зверинце говорит о северном сиянье.
И я поверила, что есть прохладный снег,
И синяя купель для тех, кто нищ и болен,
И санок маленьких такой неверный бег
Под звоны древние далеких колоколен.
* * *
Дал Ты мне молодость трудную.
Сколько печали в пути.
Как же мне душу скудную
Богатой Тебе принести?
Долгую песню, льстивая,
О славе поет судьба.
Господи! я нерадивая,
Твоя скупая раба.
Ни розою, ни былинкою
Не буду в садах Отца.
Я дрожу над каждой соринкою,
Над каждым словом глупца.
19 декабря 1912
ГОЛОС ПАМЯТИ
О. А. Глебовой-Судейкиной
Что ты видишь, тускло на стену смотря,
В час, когда на небе поздняя заря?
Чайку ли на синей скатерти воды
Или флорентийские сады?
Или парк огромный Царского Села,
Где тебе тревога путь пересекла?
Иль того ты видишь у своих колен,
Кто для белой смерти твой покинул плен?
Нет, я вижу стену только — и на ней
Отсветы небесных гаснущих огней.
18 июня 1913. Слепнево
* * *
Вечерние часы перед столом,
Непоправимо белая страница,
Мимоза пахнет Ниццей и теплом,
В луче луны летит большая птица.
И, туго косы на ночь заплетя,
Как будто завтра нужны будут косы,
В окно гляжу я, больше не грустя,
На море, на песчаные откосы.
Какую власть имеет человек,
Который даже нежности не просит!
Я не могу поднять усталых век,
Когда мое он имя произносит.
Лето 1913
СТИХИ О ПЕТЕРБУРГЕ
2
Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.
Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес, —
Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий —
Вся любовь утолена.
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, —
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
1913
* * *
В. С. Срезневской
Вместо мудрости — опытность, пресное,
Неутоляющее питье.
А юность была — как молитва воскресная...
Мне ли забыть ее?
Столько дорог пустынных исхожено
С тем, кто мне не был мил,
Столько поклонов в церквах положено
За того, кто меня любил...
Стала забывчивей всех забывчивых,
Тихо плывут года.
Губ нецелованных, глаз неулыбчивых
Мне не вернуть никогда.
1913
* * *
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине — нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость! —
Затем, что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий — так чудесен.
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.
Январь 1914
* * *
Тяжела ты, любовная память!
Мне в дыму твоем петь и гореть,
А другим — это только пламя,
Чтоб остывшую душу греть.
Чтобы греть пресыщенное тело,
Им надобны слезы мои...
Для того ль я, Господи, пела,
Для того ль причастилась любви!
Дай мне выпить такой отравы,
Чтобы сделалась я немой,
И мою бесславную славу
Осиянным забвением смой.
18 июля 1914. Слепнево
* * *
Как люблю, как любила глядеть я
На закованные берега,
На балконы, куда столетья
Не ступала ничья нога.
И воистину ты, столица, —
Для безумных и светлых нас;
Но когда над Невою длится
Тот особенный, чистый час
И проносится ветер майский
Мимо всех надводных колонн,
Ты — как грешник, видящий райский
Перед смертью сладчайший сон...
1916
ИЗ ЦИКЛА «ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ»
1
Да, я любила их, те сборища ночные, —
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки
И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.
Январь 1917
* * *
Ты — отступник: за остров зеленый
Отдал, отдал родную страну,
Наши песни, и наши иконы,
И над озером тихим сосну.
Для чего ты, лихой ярославец,
Коль еще не лишился ума,
Загляделся на рыжих красавиц
И на пышные эти дома?
Так теперь и кощунствуй, и чванься,
Православную душу губи,
В королевской столице останься
И свободу свою полюби.
Для чего ж ты приходишь и стонешь
Под высоким окошком моим?
Знаешь сам, ты и в море не тонешь,
И в смертельном бою невредим.
Да, не страшны ни море, ни битвы
Тем, кто сам потерял благодать.
Оттого-то во время молитвы
Попросил ты тебя поминать.
Лето 1917. Слепнево
* * *
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяненная блудница,
Не знала, кто берет ее,
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Осень 1917