МИХАИЛ ЗЕНКЕВИЧ
1891—1973
Михаил Александрович Зенкевич родился в Саратовской губернии в семье преподавателя. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Первые стихи опубликовал в 1906 г. С начала 1910-х годов имя Зенкевича связано с «Цехом поэтов» и акмеизмом, где он занял своеобразное место. Печатался в «Аполлоне», «Гиперборее», других изданиях. В 1912 г. в Петербурге вышел первый сборник Зенкевича «Дикая порфира» (в заглавии слова Баратынского из стихотворения «Последняя смерть» (1827) — образ природы, торжествующей на оставленной человеком земле). Главная тема сборника — вселенная и люди, от картин земной праистории («Ящеры», «Махайродусы») до мрачной «футурологии» — прорицаний грядущей космической катастрофы, когда земля отомстит обезобразившему ее человеку, сметет его потоком лавы и вернется в «хор солнц» («Земля»); в «Свершении» — предвидение застывающей земли, где льды сползают к тропикам, где остались лишь низшие организмы. Присущие акмеистской поэзии мотивы «адамизма» предстали у Зенкевича заостренно: не «первозданное», а «первобытное» с его мощью и конечной правотой. В намеренной физиологичности образов, их антиэстетизме (люди роятся на земле, «как в падали бациллы разложенья», метафора человеческого удела — «мясные ряды» с их «скользкой» грязью и кровью) автор «Дикой порфиры» соприкасался с начинавшими тогда футуристами.
Смысл первой книги Зенкевича был понят немногими. Гумилев назвал поэта «вольным охотником», приверженным в отличие от символистов «земле». Брюсов отметил «попытку вовлечь в область поэзии темы научные». Глубже проник в мир молодого поэта Вяч. Иванов: «Пафос Зенкевича вовсе не научный пафос... Зенкевич пленился материей, и ей ужаснулся. Этот восторг и ужас заставляют его своеобычно, ново... развертывать перед нами — в научном смысле сомнительные — картины геологические и палеонтологические».
Вторая книга Зенкевича («Четырнадцать стихотворений». Пг., 1918) не стала в отличие от первой литературным событием, хотя в ней усилилась экспрессия стиха и наметились новые темы: мощь индустриализма («Грядущий Апполон»), зло войны («Проводы солнца»), Сибирь как прообраз Евразии и «народовластий семья». В 1920—1930-е годы Зенкевич издал несколько сборников стихов и поэм, обращенных к современности. В дальнейшем печатал преимущественно переводы из западноевропейской поэзии.
Изд.: Зенкевич М. Избранное М., 1973.
Свершение.
Земли.
Темное родство.
Ящеры.
Человек.
Рассвет.
На аэродроме.
Сумрачный бог.
МЯСНЫЕ РЯДЫ
А. Ахматовой
Скрипят железные крюки и блоки,
И туши вверх и вниз сползать должны.
Под бледною плевой кровоподтеки
И внутренности иссиня-черны.
Всё просто так. Мы — люди, в нашей власти
У этой скользкой смоченной доски
Уродливо-обрубленные части
Ножами рвать на красные куски.
И чудится, что в золотом эфире
И нас, как мясо, вешают Весы,
И также чашки ржавы, тяжки гири,
И также алчно крохи лижут псы.
И как и здесь, решающим привеском
Такие ж жилистые мясники
Бросают на железо с легким треском
От сала светлые золотники...
Прости, Господь! ужель с полдневным жаром,
Когда от туш исходит тяжко дух,
И там, как здесь, над смолкнувшим базаром,
Лишь засверкают стаи липких мух?
<1909—1911>
СВЕРШЕНИЕ
И он настанет — час свершения,
И за луною в свой черед
Круг ежедневного вращения
Земля усталая замкнет.
И обнаживши серебристые
Породы в глубях спящих руд,
От полюсов громады льдистые
К остывшим тропикам сползут.
И вот весной уже не зелены —
В парче змеящихся лавин
В ночи безмолвствуют расщелины
Волнообразных котловин.
А на полдневном полушарии,
Где сохнут трескаясь пласты,
Спят кактусы, араукарии,
Раскрыв мясистые цветы.
Да над иссякнувшими руслами —
Ненужный никому металл —
В камнях кусками заскорузлыми
Сверкает золото средь скал.
Да меж гранитными обвалами,
Где прилепились слизняки,
Шевелят щупальцами алыми
Оранжевые пауки.
И греясь спинами атласными
И сонно пожирая слизь,
Они одни глазами красными
В светило жёлтое впились.
<1912>
ЗЕМЛЯ
О мать Земля! Ты в сонме солнц блестела,
Пред алтарем смыкаясь с ними в круг,
Но струпьями, как Иову, недуг
Тебе изрыл божественное тело.
И красные карбункулы вспухали
И лопались, и в чёрное жерло
Копили гной, как жидкое стекло,
И щелями зияя, присыхали.
И на пластах застывших изверженья
Лег сгустками запекшись кремнозем,
Где твари — мы плодимся и ползем,
Как в падали бациллы разложенья.
И в глубях шахт, где тихо спит руда,
Мы грузим кровь железную на тачки
И бередим потухшие болячки
И близим час последнего суда.
И он пробьет! Болезнь омывши лавой,
Нетленная, восстанешь ты в огне,
И в хоре солнц в эфирной тишине,
Вновь загремит твой голос величавый.
<1912>
ТЕМНОЕ РОДСТВО
О темное, утробное родство,
Зачем ползешь чудовищным последом
За светлым духом, чтоб разумным бредом
Вновь ожило всё, что в пластах мертво?
Земной коры первичные потуги,
Зачавшие божественный наш род,
И пузыри, и жаберные дуги —
Всё в сгустке крови отразил урод.
И вновь, прорезав плотные туманы,
На теплые архейские моря,
Где отбивают тяжкий пульс вулканы,
Льет бледный свет пустынная заря.
И, размножая легких инфузорий,
Выращивая изумрудный сад,
Всё радостней и золотистей зори
Из облачного пурпура сквозят.
И солнце парит топь в полдневном жаре,
И в зарослях хвощей из затхлой мглы
Возносятся гигантских сигиллярий
Упругие и рыхлые стволы.
Косматые — с загнутыми клыками —
Пасутся мамонты у мощных рек,
И в сумраке пещер под ледниками
Кремень тяжелый точит человек...
О предки дикие! Как жутко крепок
Союз наш кровный! Воли нет моей,
И я с душой мятущейся — лишь слепок
Давно прошедших, сумрачных теней.
И, им подвластный, солнечный рассудок,
Сгустив в мозгу кровавые пары,
Как каннибалов плящущих желудок,
Ликуя, правит темные пиры.
<1912>
ЯЩЕРЫ
О ящеры-гиганты, не бесследно
Вы — детища подводной темноты —
По отмелям, сверкая кожей медной,
Проволокли громоздкие хвосты!
Истлело семя, скрытое в скорлупы
Чудовищных, таинственных яиц, —
Набальзамированы ваши трупы
Под жирным илом царственных гробниц.
И ваших тел мне святы превращения:
Они меня на гребень вознесли,
И мне владеть, как первенцу творенья,
Просторами и силами земли.
Я зверь, лишенный и когтей и шерсти,
Но радугой разумною проник
В мой рыхлый мозг сквозь студень двух отверстий
Пурпурных солнц тяжеловесный сдвиг.
А всё затем, чтоб пламенем священным
Я просветил свой древний, темный дух
И на костре пред Богом сокровенным,
Как царь последний, радостно потух.
Чтоб пред Его всегда багряным троном,
Как теплый пар, легко поднявшись ввысь
Подобно раскаленным электронам,
Мои частицы в золото неслись.
<1912>
ЧЕЛОВЕК
К светилам в безрассудной вере
Всё мнишь ты богом возойти,
Забыв, что темным нюхом звери
Провидят светлые пути.
И мудр слизняк, в спираль согнутый,
Остры без век глаза гадюк,
И в круг серебряный замкнутый,
Как много тайн плетет паук!
И разлагают свет растенья,
И чует сумрак червь в норе...
А ты — лишь силой тяготенья
Привязан к стынущей коре.
Но бойся дня слепого гнева:
Природа первенца сметет,
Как недоношенный из чрева
Кровавый безобразный плод.
И повелитель Вавилона,
По воле бога одичав,
На кряжах выжженного склона
Питался соком горных трав.
Стихии куй в калильном жаре,
Но духом, гордый царь, смирись
И у последней склизкой твари
Прозренью темному учись!
<1912>
РАССВЕТ
О предрассветный, воспетый Бодлером
И Брюсовым час,
Когда лиловеют с сумраком серым
Орбиты глаз!
Уже проститутки с улиц скрылись;
Притоны пусты.
И сипло сирены вдали развылись...
Разводят мосты.
И мнится, что тени в закоулках, неловко
Толкаясь, торопясь,
Спускают в саване труп с веревкой
В жидкую грязь.
И веща́я зачатого дня нелепость
И сутолку лиц,
Над черной водой зажигает крепость
Огнистый шпиц.
НА АЭРОДРОМЕ
Прерывистый и мощный гул,
И легкой сетью алюминий,
Напрягшись весь, свой хвост рванул,
С владыкой взмыл к вершине синей.
О воздух, вольная стихия,
Тягучая, земная бронь!
Не покоряйся, как другие —
Вода и суша, и огонь.
В их безднах мним мы пустоту,
И с улюлюканьем, как идол,
Привязан к конскому хвосту
Тот бог, который тайну выдал...
О, будь лазурно-золотист,
Но падок лакомо до крови,
Чтоб укротитель наготове,
Дрожа, держал железный хлыст;
Чтоб грузная земная сила,
Прощупывая облака,
Слепыми жерлами следила
За хищным взлетом смельчака.
<1912>
СУМРАЧНЫЙ БОГ
Сумрачный бог многоцветного мира,
Творческий дух, не познавший себя,
Мчусь я по гуще тягучей эфира,
Сонную волю на токи дробя.
И обнажая, как череп раскрытый,
Огненно-липкую жижу мозгов,
Стиснутый обручем темной орбиты, —
Солнцами вою в зигзагах кругов.
Чутко лелея душой остеклевшей
Тусклых туманностей мутные сны,
Чую, как пульс, под корой закосневшей
Пламенный вихрь золотой целины.
В жажде неплодной живого зачатья
Тщетно тоскуя, тогда я хочу
В девах-планетах для мук и распяться
Дать воплотиться цветному лучу.
Но отклоняемый силою злобной,
В небе раскинув лучистый послед,
Вдруг извергаюсь из тьмы их утробной
Красным ублюдком змеистых комет.
<1912>