ВЛАДИМИР ШИЛЕЙКО

1891—1930

Владимир Казимирович Шилейко оставил всего лишь около 30 стихотворений, считая непечатавшиеся. По большей части это восьмистишия — сжатые и напряженные «развязки драматических ситуаций» жизни или мысли (Ю. М. Гельперин). В акмеистическом кругу был своим человеком, ему посвящено стихотворение Ахматовой «Косноязычно славивший меня...»; после Гумилева Шилейко был в 1918—1921 гг. ее вторым мужем. «Это не муж, а катастрофа», — будто бы говорил Гумилев; «Шилейко был человеком с большими странностями, ученым в духе гофмановских чудаков», — деликатно уточняет В. М. Жирмунский. Действительно, Шилейко был ученым-ассириологом мирового масштаба. Начав учить древневосточные языки еще в гимназии, он окончил восточный факультет в Петербурге «на Васильевском славном острове» в 1914 г. Ему принадлежат расшифровки клинописных текстов, интуитивной проницательностью изумляющие специалистов, и образцовые переводы шумеро-вавилонской поэзии. Гумилеву он помогал переводить «Гильгамеша», у Ахматовой к нему восходит заглавие «Энума элиш». Наконец, лаконизмом собственной поэзии он тоже считал себя обязанным «мудрости древних пословиц».

Изд.: «Всходы вечности: Ассиро-вавилонская поэзия в пер. В. К. Шилейко» <в приложении — его стихотворения 1914—1919 гг.>. Ред., ст., послесл. Вяч. Вс. Иванова. М., 1987.

* * *

Я не люблю приветствий черни
И пышной жизни не хочу, —
Брожу по улицам вечерним,
Пустые песни бормочу.

Сурова бедная порфира,
Невелика земная честь, —
Но у стола богатых мира
И мне, наверно, место есть.

НА ВАСИЛЬЕВСКОМ СЛАВНОМ ОСТРОВЕ

Здесь мне миров наобещают,
Здесь каждый сильный мне знаком, —
И небожители вещают
Обыкновенным языком.

Степенный бог проведать друга
Приходит здесь: поклон, привет, —
И подымаются в ответ
Слова, как снеговая вьюга.

1914

480

ИОВ, II, 9

Ничего не просил у Бога:
Знал, что Бог ничего не даст.
Только пристально так и строго
Всё смотрел на красный закат.

За спиной жена говорила:
«Что ты смотришь так? Что стоишь?
Похули Господне Имя
И с закатом, с темным, умри».

Не хотел. И был без надежды.
И опять не хотел — не мог.
А холодная ночь одежды
Уронила на мокрый песок.

МУЗА

Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред Сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.

Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Еще не найденного слова.

И долго медлишь так, мертва...
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми.

И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.

* * *

Как орлиные крылья, раскрылся Коран,
Завернувшийся в Луны поклялся о Боге, —
И душа ужасалась на страшном пороге,
И душа трепетала от пламенных ран.

481

Но упавшее солнце молило чудес,
И дрожащая птица в упорном усилье
Забивалася в травы от грозных небес,
Где раскрылись, как книга, орлиные крылья.

* * *

Хозяин скуп, жнецы ленивы,
А с неба — холод и дожди;
Обречены страстные нивы, —
Ни одного зерна не жди.

И нет мучительней обузы,
Чем всходы вечности, — на миг...
Оставь меня, — без дум, без книг,
Оставь, — беспамятным, без Музы!

1916

ЛЕБЕДЬ

Еще дрожат пустые воды —
А он, старинный, воспарил:
Далече мчит в немые своды
Седую славу милых крыл.

Что ж, к далям родственным и душным
С тобой привет мой долетит?
Или тебя в пути воздушном
И голос мой отяготит?

1916

* * *

Тысячелетний шаг вигилий*,
А мы не кончим этот пир:
Ночь, из фиала чёрных лилий,
Дурманом опоила мир.

И в этой косности миража
Разуверенье не дано, —
Кругом всё та же ночь и стража,
Всё то же темное вино.

1917


* Вигилии — стража в древнем Риме.

482

* * *

Еще болезненно свежа
Была печаль ночной разлуки,
Еще высокая душа
Дрожала в напряженной муке —

И чудно все в словах слилось,
И через время помертвелый
И горький голос их понес,
Как ветер смерти носит стрелы.

* * *

Да, наша слава — не былое,
Не прах засохшего венца:
Жив полубог, живут герои,
Но нету вещего певца.

И тех глубокодушных нету,
Кто голос лиры понимал,
Кто музу, певшую до свету,
Как дар небесный принимал.

* * *

Над мраком смерти обоюдной
Есть говор памяти времен,
Есть рокот славы правосудной,
Могучий гул; но дремлет он

Не в ослепленье броней медных,
А в синем сумраке гробниц,
Не в клекоте знамен победных
А в слабом шелесте страниц.

483

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.