Константин Аристархович Большаков — «поэт, с честью выходивший из испытанья, каким обыкновенно являлось соседство Маяковского... Обоих можно было слушать в любой последовательности, не насилуя слуха», — писал в «Охранной грамоте» Пастернак. Многое в этом было от личного обаяния Большакова, о котором свидетельствуют все; многое — от искусства, с каким от нащупывал свой путь между манерностью «Мезонина поэзии» и резкостью «Гилеи». Недаром самыми известными его строками были «Эсмера́ми вердо́ми труве́рит весна...» — опыт зауми не из нарочито грубых (как у Крученых), а нарочито нежных звуков. Выпустив в 1911—1913 гг. три брошюры (частично вошли в итоговую книгу «Солнце на излете», М., 1916), он уже имел «репутацию мэтра» (Автобиография, ЦГАЛИ), но оставался не удовлетворен ни собой, ни средой. Когда «война не всколыхнула литературного болота» (Там же), он бросил юридический факультет, пошел в армию, выпустил мрачно-антивоенную «Поэму событий» (М., 1916 с жестокими цензурными изъятиями), после царской служил в Красной, а демобилизовавшись, оставил поэзию и стал прозаиком. Погиб как жертва незаконных репрессий.
Изд.: Большаков К. Бегство пленных... Стихотворения. М., 1991.
Эсмера́ми, вердо́ми труве́рит весна,
Лисиле́я полей элило́й алие́лит.
Визиза́ми виза́ми снует тишина,
Поцелуясь в тишенные ве́реллоэ трели,
Аксиме́ю, окса́ми зиза́м изо сна,
Аксиме́ю, окса́ми засим изомелит.
Пенясь ласки веле́ми вела́м велена́,
Лилале́т алило́вые ве́леми мели.
Эсмерами, вердоми труверит весна.
Алие́ль! Бескрылатость надкрылий пропели.
Эсмерами, вердоми труверит весна.
<1913>
По тротуару сердца на тротуары улицы,
В тюль томленья прошедшим Вам,
Над ленью вечера, стихая над стихов амурницей,
Серп — золоченым словам.
Впетличив в сердце гвоздичной крови,
Синеозёрит усталым взором бульвар.
Все, кого солнце томленьем в постели ловит,
Фрукт изрубинит вазный пожар.
И Вам, о единственная, мои стихи приготовлены —
Метрдотель, улыбающий равнодушную люстру,
Разве может заранее ужин условленный
Сымпровизировать в улыбаться искусство.
Чтоб взоры были, скользя коленей, о нет, не близки,
А вы, как вечер, были ласковая.
Для Вас, о единственная, духи души разбрызгал,
Когда вы роняли улыбки, перчатку с сердца стаскивая.
1913
Ю. А. Эгерту
Влюбленный юноша с порочно-нежным взором,
Под смокингом легко развинченный брюнет,
С холодным блеском глаз, с изысканным пробором
И с перекинутым пальто душой поэт.
Улыбки грешной грусть по томности озёрам
Порочными без слез глазами глаз рассвет
Мелькнет из глаз для глаз неуловимо-скорым
На миги вспыхнувший и обреченный свет.
Развинченный брюнет с изысканным пробором
Порочными без слез глазами глаз рассвет,
Влюбленный юноша с порочно-нежным взором
И с перекинутым пальто душой поэт.
Май 1914
Сергею Боброву
...Солнце уже больше не восходит
из страны веселья: оно слишком
любило Старую Землю...
Ломкий говор отходящих на покой мгновений,
Вечер в проводах последней радости запутан.
Белые, бескровные глаза, ползите из закатной тени!
Ave, Caesar, morituri te salutant*:
Вам — душа израненная, истекающая кровью,
Выпитых минут растерзанный и неодетый бред,
Это Вам с вонзившейся стрелой в бескровье лика бровью
Кровью запекшееся время, которого уже нет.
Город в зареве последних умираний и пожаров
Девушка из облака прорезала, летя, —
Пыльные шаги вдруг засверкали в тротуарах,
И бульвары зарыдали хлипко, как дитя.
Выросли мосты израненной и белой ночи,
В кружеве карабкаясь по стершимся минутам,
А зрачки расширились, и миги вдруг короче —
Ave, Caesar, morituri te salutant.
2 июня 1914. Москва
* «Здравствуй, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!» — возглас римских гладиаторов.