ТИХОН ЧУРИЛИН

1885—1946

Тихон Васильевич Чурилин был футуристом-одиночкой, хотя первая его книга — «Весна после смерти» (М., 1915) была иллюстрирована Н. Гончаровой, а другая — «Льву — барс» (М., 1918) вышла в издательстве «Лирень» (Асеев, Петников, Хлебников); два последних стихотворения нашей подборки печатаются впервые. Подверженный долгим полосам буйного сумасшествия («Конец Кикапу» — память о лечебнице), нищий, дикий, неуживчивый, «испепеляемый; испепеляющий» (по словам Цветаевой, в стихах 1916 г. сравнившей его с Рогожиным, а в статье 1929 г. безоговорочно назвавшей «гениальным»), он не годился для «групп». Сын лебедянской купчихи и еврейского провизора, с 1904 г. подпольщик, коммунист-анархист. Печататься он начал в 1908 г.; к своему стилю пришел от А. Белого и в стихах (от его цикла «Безумие» [«Мертвец»]) и в лирической прозе. Жил в Москве, Харькове, караимском Крыму, при Врангеле — в большевистском подполье. В 1920—1932 тт. стихов не писал, вернулся к ним под влиянием Маяковского, сочинял стихи в стол и песни, которые не пелись.

Изд.: Чурилин Т. Стихи. М., 1940.

КОНЕЦ КЛЕРКА

Перо мое, пиши, пиши.
Скрипи, скрипи, в глухой тиши.
Ты, ветер осени, суши
Соль слез моих — дыши, дыши.

Перо мое, скрипи, скрипи.
Ты, сердце, силы все скрепи.
Скрепись, скрепись. Скрипи, скрипи.
Перо мое — мне вещь купи.

Веселый час и мой придет —
Уйдет наверх, кромешный крот,
И золотой, о злой я мот,
Отдам — и продавец возьмет.

Возьму и я ту вещь, возьму,
Прижму я к сердцу своему.
Тихонько, тихо, спуск сожму
И обрету покой и тьму.

1913

594

КОНЕЦ КИКАПУ

Побрили Кикапу — в последний раз.
Помыли Кикапу — в последний раз.
С кровавою водою таз
И волосы, его.
Куда-с?
Ведь Вы сестра?
Побудьте с ним хоть до утра.
А где же Ра?
Побудьте с ним хоть до утра
Вы, обе,
Но он не в гробе.
Но их уж нет и стерли след прохожие у двери.
Да, да, да, да, — их нет, поэт, — Елены, Ра и Мери.
Скривился Кикапу — в последний раз.
Смеется Кикапу — в последний раз.
Возьмите же кровавый таз
— Ведь настежь обе двери.

1914

СЛЕЗНАЯ ЖАЛОБА

Он пришел до нас червонный наш последний час.
Беспокоят очень нас
Немцы!
Пятеро убитых
Сытых!
Ночью встанут станут в ряд.
Рыскать станут сущий ад!
Рыщут, песенки свистят?
Бранью бранною костят
Всех!
Вас, нас!
Всю-то ночь в саду гостят,
Испоганили наш сад,
Садик.
Не поможет ваш солдатик,
Ваш веселый часовой.
Ой!
Ваша милость повели
Немцев вырыть из земли.
А покамест пусть солдатик
Нас дозором веселит.

1914

595

НЕТОРЖЕСТВЕННЫЙ ГИМН

Младенец март возрос — ручей ломает лед,
Апрельский алый день темнеет нежно в небе.
Благослови, Господь, венец весны — Твой год,
Идет и наступил, конец моей амебе.

И вот мечта моя: красивый яркий Крым,
Лазурное пальто, веселье, смех и девы.
Младенец март возрос — иду, любуюсь им,
Забыл на миг свой град, безумие, издевы.

И только ты не там. Мой март, мой март взлетел,
Взлетел весною ввысь — и облачно на небе.
Благослови, Господь, веселье юных тел,
И жизнь и март и мысль о золотистом хлебе.

1915

ПУСТЫНЯ

А. И. Белецкому

Монах да мох да холм да хомут,
Тому да в омут уто́мой,
Утонуть — а то ну ото смут —
Уд о морь!
Тому тонуть в песке вблизке?,
И с кем говорить? с рыбой?
Вино иное инеить в виске —
А голь с голубой глыбой?
Обол лобовой. Бог с тобой,
— Волной вольну голубой!

1918

596

Воспроизводится по изданию: Русская поэзия «серебряного века». 1890–1917. Антология. Москва: «Наука», 1993.
© Электронная публикация — РВБ, 2017–2024. Версия 2.1 от 29 апреля 2019 г.