ЛАРИСА РЕЙСНЕР
1895—1926
Лариса Михайловна Рейснер, дочь либерального петербургского профессора, дебютировала в печати в 1913 г., а в 1915—1916 гг. вместе с отцом издавала тонкий журнал «Рудин» (символ романтической оппозиции ради оппозиции) с едкой публицистикой и эстетской поэзией. В стихах ее, четких и рассудочно-патетических, интересны опыты «научной поэзии» («Электризация мертвого тела» и др.). К журналу тяготели молодые поэты — от А. Лозина-Лозинского и О. Мандельштама до В. Рождественского, Г. Маслова, В. Тривуса и др. «“Аристократка” в нашей демократической среде, она жаждала поклонения и умела его добиваться» (В. Рождественский). Гумилев списывал с нее Леру в «Гондле», Блок был близок с ней в 1920 г. Приняв безоговорочно Октябрьскую революцию, Рейснер вступила в партию, ездила на Восточный фронт, была женой Ф. Раскольникова, потом К. Радека, вместо стихов писала талантливые очерки, постепенно освобождаясь от привычной красивости. После ее ранней смерти о ней несправедливо больше вспоминали как о ярком человеке, чем как о хорошем писателе.
Изд.: Рейснер Л. Собр. соч. Т. 1—2. М., 1928.
* * *
Господи, ничему не верю.
Всё только пар или слово.
Красноречивый зверь
Избежит Твоего улова.
Сколько обликов у лица,
У голоса — сколько наречий.
И без конца
Земные встречи.
Никто не лжет.
И всё — как в самом деле,
А правда не живет
Дольше недели.
РУДИНУ
Сонет
Страдания последний монолог,
Живой обман, на истину похожий,
Становится печальнее и строже
И, наполняя болью каждый слог,
Уходит, как освобожденный бог,
Склониться у неведомых подножий.
Но Ты — другой. Как нищий и прохожий,
Поэзии непонятый залог.
Всегда Один, смешон и безрассуден,
На баррикадах умер Рудин.
Когда-нибудь нелицемерный суд
Окончит недописанные главы,
И падших имена произнесут
Широкие и полные октавы.
ПЕСНЯ КРАСНЫХ КРОВЯНЫХ ШАРИКОВ
Мы принесли, кровеносные пчелы,
Из потаенных глубин
На розоватый простор альвеолы
Жаждущих соков рубин.
Вечно гонимый ударом предсердий,
Наш беззаботный народ
Из океана вдыхаемой тверди
Солнечный пьет кислород.
Но, как посол торопливый и стойкий,
Радости долгой лишен —
Мы убегаем на пурпурной тройке,
Алый надев капюшон.
Там, где устали работать волокна,
Наш окрыленный прыжок
Бросит, как ветер в открытые окна,
Свой исступленный ожог.