23 числа 1832-го года случилось в Петербурге необыкновенно-странное происшествие. Цирюльник, живущий в Вознесенской улице, Иван Иванович (фамилия его утратилась, по крайней мере на вывеске его изображен1 господин с намыленною бородою и подписью внизу: и кровь отворяют, выставлено2: Иван Иванович, больше3 ничего). Цирюльник, говорю, Иван Иванович, проснулся и натащил на себя запачканный фрак, которого воротник и клапаны испускали запах вовсе не похожий на амбре. Супруга Ивана Ивановича, которой имя4 чрезвычайно трудное, начала вынимать из печки горячие хлебы. „А дай-ка я вместо кофию, да съем горячего хлебца“, сказал Иван Федорович. И хорошо, подумала про себя супруга, бывшая вовсе не прочь от <того>, чтобы самой выпить кофейник. Иван Федорович переломил хлеб и какое же было его изумление, когда он увидел сидящий там нос. Нос мужской, довольно крепкой5 и толстый... Изумление его решительно превзошло
1 даже на вывеске, на которой изображен
2 Далее начато: на этой вывеске написано вверху
3 и больше
4 а. имени б. которой имя было какое-то
5 довольно прямой
всякие границы,1 когда он узнал,2 что это был нос3 коллежского асессора Ковалева4, — тот нос, который теребил во время бритья и упирался5 большим пальцем. Он не мог ошибиться: нос был6 полноват, с едва заметными тонкими7 и самыми нежными жилками, потому что коллежский асессор любил после обеда выпить рюмку хорошего вина.
1 Какие можно было положить границы его <изумлению>
2 увидел
3 что этот нос был
4 Далее начато: он нико<гда>
5 на котором упирался
6 не мог не ошибиться, потому что нос был
7 тонкими жилками