<ВЛАДИМИР ТРЕТЬЕЙ СТЕПЕНИ>1
ПЕРВЫЙ ОТРЫВОК.
М.<арья> <Петровна>. М и А, а [на] с другой стороны фамилии: Повалищев и княжна Шлепохвостова. Чтобы всё это было как можно повеликолепнее. Я также прошу вас, чтоб это всё было готово не позже, как через две недели.
К.<аплунов>. Очень хорошо (бежит отпереть дверь).
М.<арья> П.<етровна>. (К лакею). Знаешь ли ты квартиру того чиновника?
Лакей. Знаю.
М.<арья> П.<етровна>. Вели кучеру ехать прямо туда! Ух, я до сих пор не могу успокоиться! (Уходит).
СЦЕНА III.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно однакож, что по физиогномии вашей никак нельзя было думать прежде, чтобы вы были путный человек.
А.<лександр> И.<ванович>. Насчет этого, вы знаете, есть старая пословица.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Скажите пожалуйста, верно покойница матушка ваша, когда была брюхата вами, перепугалась чего-нибудь?
1 Сцены из задуманной комедии, использованные в «Отрывке», «Тяжбе» и «Лакейской» (см. комментарии).
А.<лександр> И.<ванович>. Оставим-те это.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Нет, я вам скажу, вы не будьте в претензии, это очень часто случается. Вот у нашего заседателя вся нижняя часть лица баранья. Так сказать, как будто отрезана и поросла шерстью совершенно, как у барана. А ведь от незначительного обстоятельства: когда покойница рожала, подойди к окну баран, и нелегкая подстрекни его заблеять.
А.<лександр> И.<ванович>. Да, это может случиться.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Теперь только, как начинаю всматриваться в вас, замечаю, что лицо ваше как будто мне знакомо: у нас в карабинерном полку был порутчик. Вот как две капли воды похож на вас! Пьяница страшнейший. То-есть, я вам скажу, что дня не проходило, чтобы у него рожа не была разбита.
А.<лександр> И.<ванович>. Позвольте. Я так жажду скорее вам помочь. Садитесь, сделайте одолжение, в эти кресла, да расскажите обстоятельно мне ваше дело.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Позвольте, сидя не расскажешь. Это дело казусное! Знавали ли в Устюжск<ом> уезде помещицу Евдокию Малафеевну Жеребцову? Не знали? Хорошо. Она доводится родной теткой мне и бестии, моему брату. У ней ближайшими наследниками были я да брат. О! слушайте, слушайте! Кроме того еще сестра, что вышла за генерала Повалищева. Ну, о той ни слова. Та и без того получила следуемую ей часть. Позвольте: вот этот мошенник, брат, — он уж на эти дела хоть сейчас в какую угодно министерию, — вот и подъехал он к ней: «Вы де, тетушка, уже прожили, слава богу, 70 лет; где уж вам в таких преклонных летах мешаться самим в хозяйство. Пусть лучше я буду приберегать и кормить». О то-то, то-то! замечайте, замечайте! Переехал к ней в дом, живет и распоряжается, как настоящий хозяин. Да вы слышите ли это?
А.<лександр> И.<ванович> Слышу.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. То-то! Да. Вот занемогает тетушка, отчего — бог знает, может быть, он сам и подсунул ей чего-нибудь. Мне дают уж знать стороною. Замечайте!
Приезжаю: в сенях встречает меня эта бестия, т. е. брат, в слезах, так весь и заливается: «Ну», говорит, «братец, навеки мы несчастны с тобою; благодетельница наша ...» «Что, отдала богу душу?» — «Нет, при смерти». Я вхожу, и точно, тетушка лежит на карачках и только глазами хлопает. Ну, что ж? плакать? Не поможет. Ведь не поможет?
А.<лександр> И.<ванович>. Не поможет.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Ну, что ж? Нечего делать! так видно богу угодно! Я приступил поближе. «Ну», говорю, «тетушка, мы все смертны. Один бог, как говорят, не сегодня, так завтра властен в нашей жизни. Так не угодно ли вам заблаговременно сделать какое-нибудь распоряжение?» Что ж тетушка? Я вижу, не может уже языком поворотить и только сказала: «э ...э ...э ...э ...» А эта шельма, что стоял возле кровати ее, брат, говорит: «Тетушка сим изъясняет, что она уже распорядилась». Слышите, слышите!
А.<лександр> И.<ванович>. Да разве она точно сказала это?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Кой чорт сказала! Она сказала только: «э ...э ...э ...э ...» Я всё подступаю: «Но позвольте же узнать, тетушка, какое же это распоряжение?» Что ж тетушка? Тетушка опять отвечает: «э, э, э ...» А этот подлец опять: «Тетушка говорит, что всё распоряжение по этой части находится в духовном завещании». Слышите! слышите! Что ж мне было делать? Я замолчал и не сказал ни слова.
А.<лександр> И.<ванович>. Как же вы не уличили тут же их во лжи?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Что ж? (Размахивает руками). Стали божиться, что она точно всё это говорила. Ну, ведь ... и поверил!
А.<лександр> И.<ванович>. А духовное завещание распечатали?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Распечатали.
А.<лександр> И.<ванович>. Что ж?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. А вот что. Как только всё это, как следует, христианским долгом было отправлено, и говорю, что не пора ли прочесть волю умершей. Брат ничего говорить не может от слез. «Возьмите», говорит, «читайте
сами». Как же бы вы думали было написано завещание? «Племяннику моему, Ивану Петрову Барсукову», — слушайте! — «в возмездие его сыновних попечений и неотлучного себя при мне обретения до смерти», — замечайте! замечайте! — «оставляю во владение родовое и благоприобретенное имение мое в Устюжском уезде», — ого-го-го! — «500 ревизских душ, угодья и прочее». Да вы всё слышите? «Племяннице моей Марии Петровой дочери Повалищевой, урожденной Барсуковой, оставляю следуемую ей деревню из ста душ. Племяннику всё остальное — Хрисанфию сыну Петрову Барсукову», — слушайте, слушайте! «на память обо мне», ого! го! «завещаю: три штаметовые юбки и всю рухлядь, находящуюся в амбаре, как-то: пуховика два, посуду фаянсовую, простыни, чепцы», и там чорт знает еще какое тряпье! А? как вам кажется? я спрашиваю: на кой чорт мне штаметовые юбки?
А.<лександр> И.<ванович>. Ах, боже мой, какое мошенничество!
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Мошенничество — это так, я с вами согласен; но, спрашиваю я вас, на что мне штаметовые юбки? что я с ними буду делать? разве себе на голову надену?
А.<лександр> И.<ванович>. И свидетели подписались при этом?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Как же! набрал какой-то сволочи.
А.<лександр> И.<ванович>. А покойница собственноручно подписалась?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Вот то-то и есть, что подписалась, да чорт знает как.
А.<лександр> И.<ванович>. Как?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. А вот как: покойницу звали Евдокия, а она нацарапала такую дрянь, что разобрать нельзя.
А.<лександр> И.<ванович>. Как так?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Чорт знает, что такое: ей нужно было написать Евдокия, а она написала «обмокни».
А.<лександр> И.<ванович>. Ах, какой подлец!
Х.<рисанфий> П.<етрович>. О, я вам скажу, что он
горазд на всё. «А племяннику моему Хрисанфию Петрову три штаметовые юбки!»
А.<лександр> И.<ванович>. (В сторону). Молодец, однакож, Иван Петрович Барсуков. Я бы никак не мог думать, чтобы он ухитрился так.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. (Размахивая руками). «Обмокни!» Что ж это значит? ведь это не имя: «обмокни?»
А.<лександр> И.<ванович>. Как же вы намерены поступить теперь?
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Я подал уже прошение об уничтожении завещания, потому что подпись ложная. Пусть они не врут: покойницу звали Евдокией, а не «обмокни».
А.<лександр> И.<ванович>. И хорошо! Позвольте теперь мне за всё это взяться. Я сейчас напишу записку к одному знакомому секретарю, а вы, между тем, доставьте мне копию с завещания вашего.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Несказанно обязан вам! (Берется за шапку). А в которые двери нужно выходить — в те или в эти?
А.<лександр> И.<ванович>. Пожалуйте в эти.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. То-то! Я потому спросил, что мне нужно еще будет по своей надобности. До свидания, почтеннейший ... как вас? я всё позабываю.
А.<лександр> И.<ванович>. Александр Иванович.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Александр Иванович! Александр Иванович есть Брульдюковский, вы не знакомы с ним?
А.<лександр> И.<ванович>. Нет.
Х.<рисанфий> П.<етрович>. Он еще живет в пяти верстах от моей деревни. Прощайте!
А.<лександр> И.<ванович>. Прощайте, почтеннейший, прощайте!
ВТОРОЙ ОТРЫВОК.
Каплунов. Еще и вина! а водки не хочешь? Один дьявол — вино и водка, ведь всё так же пьяно.1 Пойдем!
Шрейдер. Нет, я в немецка театр пойду.
Каплунов. Охота в театр! (В сторону). Вот уж немецкая
1 Мне всё равно — вино или водка, лишь бы пьяно.
цигарка! И врет расподлец — и не думает быть в театре! Скряжничает проклятая немчура: боится проиграть алтына, и еще в театр! На свой счет не выпьет пива немецкая сосиска! Когда-нибудь, ей богу, поколочу его на все боки. (Вслух). Это что за зеркало? (Схватывает со стола зеркало).
Лаврентий. Перестаньте. Чего вы пришли? ведь барина нет. Что вам здесь делать? (Слышен стук в боковые двери). А вот и барин теперь увидит.
(Шрейдер и Каплунов убегают. Остается Петрушевич, погруженный в задумчивость. Лаврентий и Аннушка).
Лаврентий. А! Анна Гавриловна! Насчет моего почтения с большим удовольствием вас вижу.
Аннушка. Не беспокойтесь, Лаврентий Павлович! Я нарочно зашла к вам на минуту. Я встретила карету вашего барина и узнала, что его нет дома.
Лаврентий. И очень хорошо сделали: я и жена будем очень рады. Пожалуйте, садитесь.
Аннушка (севши). Скажите, ведь вы знаете что-нибудь о бале, который на днях затевается?
Лаврентий. Как же. Оно, примерно, вот изволите видеть, складчина. Один человек, другой, примерно так же сказать, третий. Конечно, это впрочем составит большую сумму. Я пожертвовал вместе с женою пять рублей. Ну, натурально бал, или что обыкновенно говорится — вечеринка. Конечно, будет угощение, примерно сказать — прохладительное. Для молодых людей танцы и тому прочие подобные удовольствия.
Аннушка. Непременно, непременно буду. Я только зашла за тем, чтобы узнать, будете ли вы вместе с Агафией Ивановной?
Лаврентий. Уж Агафия Ивановна только и говорит всё, что о вас.
Закатищев (вбегает). Что, Иван Петрович дома?
Лаврентий. Никак нет.
Закатищев (про себя). Жаль! Если бы не заговорился так долго с этим степняком, я бы его застал. Однакож я даром ему не скажу об этом сюрпризце, который готовит ему родной братец. Нет, Иван Петрович! Извините — представьте меня непременно к награде! Я уж чересчур усердно вам служу,
доставляю запрещенный товар. Нет, тысяченки четыре вы должны мне пожаловать! Эх, куплю славных рысаков! Только и речей будет по городу, что про лошаденку Закатищева. Хотелось бы и колясчонку, только уж зеленую. Желтого цвета никак не хочу! Куда же уехал Иван Петрович?
Лаврентий. Они уехали к Марье Петровне.
Закатищев (увидев Аннушку, кланяется). Здравствуйте, сударыня! Ох, какие воровские глазки!
Аннушка. Есть на кого заглядеться!
Закатищев (уходя). Лжешь, плутовка! Влюблена в меня! Признайся — по уши влюблена? А, закраснелась! (Уходит).
Аннушка. Право, чем кто больше урод, тем более воображает, что в него все влюбляются. Если и у нас на бале будет такая сволочь, то я ...
Лаврентий. Нет, Анна Гавриловна, у нас будет общество хорошее. Не могу сказать наверно, но слышал, что будет камердинер графа Толстогуба, буфетчик и кучера князя Брюховецкого, горничная какой-то княгини ... Я думаю, тоже чиновники некоторые будут.
Аннушка. Одно только мне очень не нравится, что будут кучера. От них всегда запах простого табаку или водки. Притом же все они такие необразованные, невежи ...
Лаврентий. Позвольте вам доложить, Анна Гавриловна, что кучера кучерам рознь. Оно, конечно, так как кучера, по обыкновению больше своему, находятся неотлучно при лошадях, иногда подчищают, с позволения сказать, кал. Конечно, человек простой — выпьет стакан водки или, по недостаточности больше, выкурит обыкновенного бакуну, какой большею частью простой народ употребляет. Да. Так оно натурально, что от него иногда, примерно сказать, воняет навозом или водкой. Конечно, всё это так. Да. Однакож, согласитесь сами, Анна Гавриловна, что есть и такие кучера, которые хотя и кучера, однакож, по обыкновению своему больше, примерно сказать, конюхи, нежели кучера. Их должность, или так выразиться, дирекция состоит в том, чтобы отпустить овес или укорить в чем, если провинился форейтор или кучер.
Аннушка. Как вы хорошо говорите, Лаврентий Павлович. Я всегда вас заслушиваюсь.
Лаврентий (с довольной улыбкой). Не стоит благодарности, сударыня. Оно, конешно, не всякий человек имеет, примерно сказать, речь, т. е. дар слова. Натурально бывает иногда ... что, как обыкновенно говорят, косноязычие. Да. Или иные прочие подобные случаи, что впрочем уже происходит от натуры ... Да неугодно ли вам пожаловать в мою комнату? (Аннушка идет, Лаврентий за нею, но, увидя Петрушевича в задумчивости, останавливается). Ах, Григорий Савич! Я вас чуть было не запер. Извините! У нас уже давно обедать пора.
Петрушевич (выходя из задумчивости). Боже мой! Боже мой! И так вот что! Служил, служил и что ж выслужил? Хм. (С горькою улыбкою). Тут что-то говорили об бале. Какой для меня бал! Сегодня еще сговорились было мы итти к Андрею Ивановичу на бостончик. Нет. Не пойду. Что мне теперь бостон! Я сам не знаю, что я буду, куда я пойду. Что скажет моя Марья Григорьевна? (Выходит медленно и машинально).
Занавес опускается.