1. Н. В. Гоголь
2. Полн. собр. соч. в 14 тт.
3. Т. 5
4. Другие редакции

ТЕАТРАЛЬНЫЙ РАЗЪЕЗД
ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ НОВОЙ КОМЕДИИ.

I.
ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ.

Мне душно и тяжело. Какое-то странное чувство облегло меня.¹ Ни рукоплесканья, ни вызовы, ни смех, потрясающий толпу <1 нрзб.> и что невольно <?> <2 нрзб.> произвели во мне, не восторгнуло состояния духа моего. Нет, не их, не их, не их, — я бы желал слышать все толки и мненья всех возможных классов толпы,² чтоб всякой зритель, от райка до кресел и лож, заговорил вдруг и пересказал свои впечатления своими собственными словами, еще не услышав сужденья знатоков, законодателей мыслей каждого.³ Я бы хотел вдруг разом увидеть все свои пороки и ошибки, вдруг увидеть все слабые стороны моего произведенья. Попробую, не пошлет ли судьба мне счастия, лучше которого не выдумаешь для писателя. Прислонюсь⁴ здесь к этой⁵ арке и дождусь выхода всей толпы.⁶ Казалось бы, свежее впечатление побудит многих заговорить от души, в первую минуту чувство невольно. Смех! О, ш ..! Кто-то идет. (Прячется).

— Нет, я не останусь на водевиль. Я пришел с тем, чтобы видеть новую пиесу. Смешно, смешно. Есть много остроумного.

— Помилуйте, что за язык? Что за тон? Грязно ужасно. И я не понимаю: нет ни завязки ...

— А в отношении литературного достоинства я не сужу. Это не мое дело, это не мое. Я сужу только так; говорю, что смешна, доставила мне удовольствие.

— Да и не смешна вовсе. Помилуйте! И какое ж тут удовольствие? Что ж тут смешного. Сюжет невероятный.¹ Чиновники дураки, обманывают друг друга ... невероятно.

— Да я не говорю, чтобы она была смешна; а говорю только, что есть что-то ...

— Да, помилуйте, что ж есть? Даже просто ничего нет.

— Да, конечно, ничего нет. Об этом что ж и говорить.² Я и не хвалю его, прямо вздор, вздор. Странно бы и говорить, чтобы она была какое-нибудь хорошее произведение.

— Постой, брат, не убегай; поедем вместе. Ну, чорт возьми мне до сих пор смешно.

Все только разночинцы бегут к выходу.

Почтенный по наружности человек.³ Живо, необыкновенно живо. Много верного, много с натуры. Но, помилуйте, зачем выводить это? К чему? для какой цели? Какая нам надобность, что в таком-то месте был плут и мошенник? Что тут утешительного?

Чиновник. Нет, это просто чорт знает что такое, этого нельзя позволять, подкоп, взрыв<?> всех властей.⁴

Офицер с дамой. Ей вы, бороды! Что напираете! Разве не видишь, осел, дама?

Купец с дамой под руку. У самих, батюшка, дама.

— Нужно, нужно выставлять их на вид. Они бы, пожалуй, готовы царапать и плутовать и при этом сохранять благородную наружность и чтобы кроме их личин <?> ничего не

выносил свет. Нет ничего противнее¹ лицемерья, и всегда душе благородной душно должно быть, когда поражена лицемерьем.

— Помилуйте,² ведь это всё на театре — зрителем весь народ. Что скажет народ, увидевши, каковы у них начальники?

Один из толпы народа. А небось все побледнели, когда приехал наконец настоящий.

Другой. Экая теснота!

Один из приезжих. Молодец городничий!³

Другой. Што этот городничий?⁴ В нашем городе почище.

Один из купцов. Что он горячится, что купец? Ведь и дворяне тоже<?> пьют чай.

Голос. Да пустите вы! Экая теснота!

Голос женщины. Ах, батюшки! Меня совсем придавили!⁵

Дама. Но это, ваша воля, это — тяжелое чувство; признаюсь, мне неприятно.

— Наша карета должна быть с этой стороны.

— Нет, что ни говори, несообразность. Во-первых, самый сюжет невероятный. Это могло случиться разве <на> каком-нибудь Чукотском носе. До такой степени нельзя быть дураками, чтобы поверить и принять сорванца за рев<изора>.

Один. Не толкайся, не будь подлецом! Хочешь разве, чтоб и тебя вывели на сц<ену>?

Купец⁶ (кричит, завидев приятеля). Почтеннейший Иван Михеич!

— Здравствуйте, батюшка Прохор Пантелеич!

Купец. Один, али с сожительшей?

— Один, батюшка! Ну, что, батюшка, как полюбилось тебе?

Купец. А что ж? И поделом: не будь купец подлец!

— Ах, Иван Михеич, так вы так-то, видно, стоите за своих?

— Нет, батюшка, извините: подлецов я не считаю своими. Будь у меня родной сын подлец, я ему⁷ <1 нрзб.> скажу:

«Ты подлец, а не сын мне».¹ Хорошо, что их выводят в посмеянье на сцену. Всякий честный купец должен желать, чтобы купцов-подлецов осмеивали,² как следует. Автор их всех отбрил: из дворян, из чиновников ... из всех отбрил. «Вот вам», говорит, «честные люди, посмейтесь-ка вдоволь над подлецами!» И, признаюсь, батюшка, я с удовольствием посмеялся. Мошенников руки я не стану держать никогда.

Один.³ Точь-в-точь такое происшествие случилось назад тому года три⁴ в нашей дыре <?>, хуже было даже.⁵ Приезжаю в наш город ... Постой, как выберемся, я тебе его расскажу.

Голос неизвестно чей. Искусно, гладко<?> подметил смешную сторону. Я бы хотел узнать,⁶ что он, служит?⁷ Молодой человек?

Голос офицера. Ну, полезай скорее. Ты, брат, совершенно бабишься<?>. Каблук сегодня там <1 нрзб.>

— Ты туда?

— Туда.

— Ну и так ...

Чиновник полицейский. Нет, несообразно: Хлестаков слишком уж явно берет взятки.

Чиновник умеренных чинов (другому).⁸ Вы говорите: смешно. Да ведь знаете ли, отчего смешно? Ведь это всё личности. Это всё он вывел своих же родных. Это всё, верно, или бабушки, или тетушки: городничий дядюшка, а те, верно, тоже какие-нибудь родственники.

Другой. Пиеса имела рукоплесканья.

— Помилуйте: насажал в кресла своих приятелей — ну, и подняли.⁹

— Ну, слава богу <1 нрзб.>, только теперь можно будет на него взглянуть<?>

— Помилуйте, грязная, отвратительная. Ни одно<го> лица нет настоящего. Всё карикатуры. Один слуга только и <1 нрзб.>

— Да что ж в ней нового? Помилуйте, что нового? Взяточники и прежде были, подлецы и прежде.

— Да, признаюсь, хоть бы в противоположность привел он хоть одного честного человека.

— Но что вы требуете? Мы <4 нрзб.> от этих писак. Но, помилуйте, вы принимаете это за важную вещь. Это пустячки, побасенки. Ну, пишется для того, чтобы прочитать да и сыграть<?>.

— Я было не поверил <?> даже. Уж одно то, что, говорят, автор невежа и был выгоняем из всех училищ. Что он мог сделать хорошего? Ну, вздор, побасенки¹ — больше ничего.

— Всё, конечно, живо и ярко. Да к чему это?

— Нет, батюшка, нет! Это не безделка. Это вот куда направляется. Цель его поколебать основные законы правлений<?>.

— Вещь, которую ни в каком случае нельзя позволять, возмутительная вещь! Я бы, просто автора² за это в Сибирь!

— Смешно сочинено, но ведь это насмешки над правительством, над законами.³

— Все уехали. И еще в несколько раз стало смутней и странней на душе моей. Что я слышал? Укоризны, странные упреки за небывалые вещи. Ни в ком сердечного участья и даже какое-то явное желанье воздвигнуть преследованье и гоненья, как против человека, опасного для общества и государства. О, мои соотечественники, что движет вашими словами — желание высказать собственное мнение, желанье общего блага, безотчетное и недоброжелательное, или невольное движение высказать первые попавшиеся слова, не размышляя, какой могут они произвести вред автору? Но какое вам дело <до> автора? Неистощимый толк противуречий! Разом обвиненья в несообразности и пошлости, в незначительности пиесы, и в пользе ее и в ужасном вреде, в незначительности и ничтожности подобных произведений и в какой-то таинственной

важности¹ политической. Нет, <не> из глубины души, не из глубины разума и опыта почерпнули вы обвинения!² Великодушное правительство глубже вас прозрело высоким разумом цель писавшего.

Вы говорите: «К чему, зачем открывать это? Зачем в таком виде представлять народу?» И как опровержение всего одно простое слово, произнесенное³ тут же при выходе: «Небось побледнели, когда приехал настоящий». Да, простой человек такими мудрыми словами <определил> цель его. Он слышит гнев и великодушие закона, как при одном приближении уже смутились всеобщим страхом все неверные его исполнители, как скрыл этот могучий страх очевидную истину из <их> глаз, как отнял бог разум у тех, у которых его достало на то, чтобы превратно толковать <закон>, как омраченные испугом, произвели⁴ они тысячи глупостей, и как всё наконец побледнело и потряслось, когда предстал наконец этот грозный закон, завершивший пиесу, равно взирающий на сильных и бессильных. Нет, с верой и надеждой в высшее⁵ недремлющее правосудие выходит народ из театра и, освеженный, терпит и переносит несправедливость, если она случится, в твердой уверенности, что настигнет его грозный закон, недремлющий,⁶ перед которым все равны — и сильные, и бессильные. Нет, не правительство здесь предано осмеянию, но те, которые не поняли⁷ правительство. Нет, не над законом здесь насмешка, но над превратными⁸ толкователями законов, над отступниками его. Да, есть между вас люди, утверждающие⁹ — Вы говорите;¹⁰ «Такого города нет вовсе <в> России, где бы было так много плутов». Зато и не назван этот город, и¹¹ вы сами говорите, что нет его. Вы сами слышите, что это город неправильных отступлений,¹² что сюда собраны все уклоненья от закона и кроятся по разному ... сборный город всей темной стороны. Вы говорите: «Зачем не выставлено

сюда хотя одного¹ возвышенного, благородного человека, на котором бы отдохнула душа?» Затем, что бледен и ничтожен был бы здесь добрый человек: он должен отдать свое бессильное место сильному закону. Затем: яркостью собранных преступлений и пороков уже рисуется сама собою противуположность в голове каждого. Уже обличается полная идея справедливого <?> человека в очах каждого, и всякому становится доступно и ясно, чего требует от него высшее правительство.² Затем, чтобы видели все высокое значение правительства, уже носяще<го> в своем величественном образе высокую противуположность всему грозному соединенью всего порочного. Но я не знаю порочного чувства писателя. Мне <2 нрзб.> те речи, мне бы хотелось, чтобы был подвигнут участием сердечным хотя бы один ...³

Вы говорите, что выставлять порочное не достигает цели: осмеяние не действует на порочных; но не лицемерны⁴ ли были⁵ уста, произнесшие такие речи? Как важно,⁶ значительно значенье осмеянья. Благодарным⁷ сочувствием отзывается⁸ оно в благородном и отзывается робкою боязнью в преступном сердце. Часто умевший не бояться ничего не выносит насмешки.⁹ О, еще далеко не понято высокое значенье чистого смеха, не злобного, порожденного не оскорбленною личностью смеха,¹⁰ но светлого, излетающего из ясной душевной глубины. О, вы еще не знаете, как высоко нравственен и силен смех, проникнувший произведение!

То, что сказывается разгоряченным¹¹ голосом, может быть, возбудило <бы> неумеренную силу негодования, то облеченное в смех уже родит спокой<ствие>,¹² умиряет и успокоивает человека. Ожесточенный и огорченный <?> обидой, несправедливостью человек уже бы поднял, может быть, руку на своего врага; но, увидя достойно осмеянным в театре, уже почти

примиряется.¹ Душа его не выносит злобного чувства из театра, и светлое остается в душе, ибо смех и есть враг всему темному. Там нет ни сомнений, ни волнения,² где царствует высокий праздничный смех. Но по неясным слухам и неправо судит толпа — и готова выводить из незначительных булавочных исключений законы для всего громадного, величавого. Долго еще будут смешивать чистые отвлеченные созданья поэтов³ с созданьями, внушенными личными страстями⁴ и личными целями, — с созданьями тех, которые приняли названье поэтов,⁵ и <всё> без различия, необдуманно, бессмысленно будет еще долго называться побасенками. Есть люди, готовые назвать даже и то, что истекло из уст Гомера и Шекспира, побасенками! Побасенки! А вон протекли двадцать веков, города исчезли и снеслись с лица земли, а побасенки живут и повторяются доныне, и внемлют им мудрые цари, глубокие правители;⁶ прекрасные старцы и полные благородных сил юноши, и бедняки убогие льют над ними слезы.⁷ Побасенки! А вон собралась бесчисленная толпа, наполнив великолепные ложи, кресла и галлереи:⁸ стонут балконы театров; вся сдвинулась, вся слилась она в одно чувство, вся превратилась в одного человека, и гремят рукоплесканья тому, которого уже пятьсот лет <нет> на свете. Слышит ли он в могиле, отзывается ли душа,⁹ терпевшая горе жизни и низкую земную участь? Побасенки! а вон среди сей же собравшейся толпы¹⁰ пришел один с растерзанной душой, с измученным сердцем, пришел объятый горем жизни, согбенный суровым гнетом несчастий;¹¹ пришел уже безнадежный,¹² он готов был вознести руку на самого себя и прекратить свои мученья, — но вдруг божественно потряслась душа, — рыданья, смех и слезы хлынули

вдруг из его очей, и гимн благодаренья уже стремится из души, и выходит он примиренный с жизнью. Побасенки ... О, благороден и вечно велик тот, кто внимает¹ к таким побасенкам² и вечной благодарностью потомства осветится имя того, который простирает великодушную руку защиты бедным странникам земли, производящим такие побасенки. И ты,³ простерший с высоты твоего величия голос⁴ ободренья и защиты, великий царь.⁵ О, как полно мое сердце и как глубоко⁶ оросили святые <?> слезы благодаренья! И вы, мои соотечественники ... Но чувство неведомой грусти теснится невольно ко мне в душу. Мне тяжело было слышать голос безжалостного <?> нерасположения и безучастия⁷ и тяжело душе нанесть ... Я удалюсь от вас. Пусть это минутная, последняя <?> грусть. Я удалюсь: пустыня мне нужна и долго <1 нрзб.>. Далеко унесу мою скитающуюся судьбу — в другие, дальние пределы. Но не думайте, чтобы омрачило мою душу сие тяжелое воспоминание⁸ Нет, оно слетит всё, слетит мрачность в моем очищенном воспоминании, и вы предстанете⁹ одной вечно<й> светлой стороной вашего духа. Отлетит в глазах временная и мутная темнота, и предстанет предо мной в одном только блеске и гордой чистоте своей Россия.

II.
ЧЕРНОВЫЕ НАБРОСКИ ВТОРОЙ РЕДАКЦИИ

1.

— Я с вами совершенно согласен. Это, это, это ... Ведь что ж это? Это просто ... я не знаю ... А ведь если такие вещи, да притом и в глазах всех, ведь это ... Да после этого, признаюсь ... Да он опасный человек. С ним нельзя быть в обществе. Ведь эдак он, пожалуй, эдак он ...¹ Уж значит что у него нет ни бога, ни религии ... Он всё обсмеет.

— Смотри, не затеряйся, выйдем вместе! Да ну, проталкивай <?> толпу, что стал ... Вот те и на: ни вперед, ни назад. Эк его запрудило народом!

2.

Как будто из омута вырвался!² Вот наконец и крики, рукоплесканья! Весь театр гремит. Вот и слава! Боже! Как бы забилось назад тому лет семь, восемь мое сердце. Как встрепенулось бы всё во мне! Но то было давно. Я был тогда восторжен, дерзкомыслен, как юноша.³ Благодарю спасительное провиденье за то, что оно не дало вкусить мне разных <?> восторгов, незаслуженных хвал.⁴ Теперь — но рукоплесканья уже не властны.⁵ Много ушло воды. Рукоплесканье света не обманет [теперь легко достается — и первый искусный актер, и ловкий фокусник ...] Умудрит хоть кого холод лет.⁶ И видишь⁷ наконец старую истину. Теперь — но я уже охладел, и старая истина — что рукоплесканья ничего не значат. Теперь я принял холодно: не гордое пренебреженье — нет! но горькая истина, что ничего еще не значит всеобщее

плесканье,¹ что² равным плеском венчаются³ и актер, достигший последних глубоких знаний сердца, и фокусник⁴ выкидывающий

Сени театра в пиластрах и колоннах, с боков — лестницы в ложи и двери — в партер. Слышен гул рукоплеск<аний ...>⁵

[Всё покрывается равными плесками] Голова ли думает и сердце ли чувствует,⁶ душа ли звучит, ноги работают, или руки перевертывают стаканы — всё покрывается равными плесками, и никогда не узнаешь от другого, в какой степени выполнил свое дело, и где тебе место.

Помните, что в то время, когда жизнь многих — жизнь мелочная, пустая, становится школ<ой?> холода и эгоизма, когда⁷ не в духе человек <?>, в то время может мне случилось чудо чудеснее всех чудес, — подобно как буря настает тогда, когда ждет обыкновенной тишины мореход на поверхности. Блаженство столько находит <2 нрзб.>

Один только всемогущ<ий> вселяет тогда в душу и заставляет хранить во глубине души сокровенно <1 нрзб.> до времени <?> неясное слово.⁸

3.

Само собою разумеется, что автор пиесы идеальное лицо. В нем изображено положение⁹ в свете комика, избравшего¹⁰ предметом осмеяния одни злоупотребления.¹¹