ДЖИМ ТУЛЛИ
176.
‹ИЗ ПОВЕСТИ «АВТОБИОГРАФИЯ БРОДЯГИ» ›
Из гл. III. ЭМИ, КРАСАВИЦА-ТОЛСТУХА
‹...› У Эми была любимая песенка, у которой почти не было конца. Куплет за куплетом, в ней подробнейшим образом описывалась история одной бедной девушки и всей ее многочисленной родни.
Отец был конокрадом — ему не повезло;
Мать — мюнхенская немка, ступала тяжело.
Сестра была циркачкой (велосипедный трюк),
А брат был пересмешник, отбившийся от рук.
Жил пьяницею в Синси один ее кузен,
И умер, как младенец, потягивая ром.
А дядя, пастор в Квинси, веселый джентльмен,
За ужином и в церкви слыл первым остряком.
‹...›
Из гл. IV. НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
‹...› Позабыв о строгостях закона и о своих загубленных жизнях, вся компания скоро затянула непристойные босяцкие песни, от которых Раблэ пришел бы в восторг. Одна из песен имела множество куплетов, и в ней описывались любовные похождения некоего Дон-Жуана из босяков; кончалась его карьера тихо и мирно:
Там, где растут папиросы у лимонадных ключей,
Там, где горы картофеля в силе и славе своей;
Где ветчина малосольная, вкусная — ох! — ветчина,
Ломти, как флаги, развесила, салом окаймлена;
Там, где отборные яйца дружно на ветках дрожат
И под ногами румяные, свежие булки хрустят;
Там, где цыплята на вертеле прыгают сами в обед,
Лишь потому, что им нравится вкусный поджаристый цвет;
Там, где коровы голландские масло сбивают хвостом,
И молоком неразбавленным сами торгуют потом;
Там, где горячие завтраки прямо на ветках растут,
Сами себя согревают, сами себя подают;
Где ровно в одиннадцать вечера туча плывет пирогом,
В тесте печеные яблоки падают крупным дождем;—
Там у себя на балконе Иов блаженствует Слим,
Все его жены ласкаются, нежно беседуют с ним.
Рельсовый путь загибается, слышится поезда гул.
Только вагону последнему хитро Иов подмигнул.
Был он бродяга наследственный — в воздух и ветер влюблен.
Больше теперь, чем у пастора, у Слима нашего жен.
Все влюблены они в Слима; с ними не знает забот
Старый картежник и пьяница, бывший гуляка и мот.
Домик его оглашается пеньем дроздов и щеглят.
И молодые красавицы в фонтане резвятся, визжат...
Там папиросы со спичками вместе растут средь листвы,
Там горы картофеля к небу высоко подъемлют главы.
‹...›
Из гл. VI. КРЕЩЕНИЕ В РЕКЕ
‹...› По мере того, как мы приближались к толпе вместе с одним босяком, которого мы случайно повстречали, к нам яснее доносились слова песни:
Снова радость набежала,
Закипает счастья ключ.
Отдавай концы причала,
Не удерживай, не мучь.
И затем припев, выкрикиваемый громовым голосом и сопровождаемый дикими телодвижениями:
Отдавай концы причала,
Не удерживай, не мучь.
После этого все закричали, захлопали в ладоши и затянули другой гимн:
Старая погудка,
Старая погудка,
Старая погудка,
Чем не хороша?
Маменькина библия,
Папенькина библия,
Дедушкина библия,
Библия моя!
Методисты — голуби,
И баптисты — голуби,
Братья мои милые,
Голуби мои!
‹...›
‹...› Проповедник ‹...› выкарабкался на поверхность, тогда как паства его громко распевала:
Мы увидимся на рейде
После бурного пути,
Где святой апостол греет
Ключ от рая на груди.
И Христа в одежде славы,
В ризе темно-голубой,
Темнокожий и курчавый
Окружит народ толпой.
‹...›
‹...› Наконец, толстый проповедник в облепившей его тело мокрой одежде направился к берегу, между тем как толпа затянула:
Соберемся поскорее
У разымчивой воды,
Где святые протоптали
В золотом песке следы.
Зачерпнем воды прозрачной
И беседовать начнем,
Чтоб над нами дни жужжали
Золотым веретеном.
‹...› Не обращая внимания на злостный намек, старуха запела:
Ого, я стар, но я не плачу:
Наобещал мне Саваоф
На небе маленькую дачу
И к ней военный флот в придачу
И золоченых крейсеров.
Ого, я стар, зато чем старше,
Тем ближе к дачке патриаршей.
‹...›
Из гл. X. ДОРОГИ НАШИ РАСХОДЯТСЯ
‹...› Мы только что досыта наелись и напевали песенку бродяг:
О «завтра» думать очень странно!
А вдруг его не будет вовсе?
Раз навсегда с судьбой условься,
Бродяга: жизнь непостоянна.
Однажды ужас опозданья
На рельсы бросил горемыку.
И раздавили, как бруснику,
Колеса — жертву мирозданья.
‹...›
Из гл. XV. ПИР ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
Они ‹чернокожие› пели хором негритянскую песенку:
Будто негры не крадут — говорят в народе, —
Я одиннадцать поймал негров в огороде.
У меня один малыш корчился от боли,
Палец, неженка, зашиб на арбузном поле.
Как приятеля зовут? Странная картинка!
Я за шиворот поймал в поле Хинки Динка!
‹...›
‹...› Несколько прекрасных голосов, принадлежавших кому-то из негров, ясно выделялись среди остальных:
Тобой воспетое в лучах заката знамя?
Затем низкими, вибрирующими голосами подхватывали припев:
Американский флаг, усеянный звездами:
Благополучный флаг свободнейшей из стран?
‹...›
Из гл. XVII. СУДЬБА ДОБРОГО САМАРИТЯНИНА
‹...› Забыв о дивных чарах большой дороги, я, юный бродяжка, всей душой отдался этим неведомым менестрелям, поющим, чтобы облегчить свою жалкую и загубленную жизнь.
О, моя бедная Нелли, о, моя милая Грей!
Как пролетели недели, ласточек быстрых быстрей.
Ты уезжаешь надолго, — ах, золотые деньки! —
В штат неизвестный Георгию...
Не забывай Кентукки!
‹...›