Александрийский стих, господствующий во французской поэзии со времен Расина и утративший свое господствующее положение только в девятнадцатом веке, занимает центральное место во всей европейской поэзии как сильнейшее и выразительнейшее проявление контрапункта, то есть тематического голосоведения, столь же характерного для новой поэзии, как и для новой музыки. Александрийский стих несомненно драматического происхождения, то есть происходит из диалога.
«Œta, mont ennobli...» 1, относимый к fragments d’Idylles... 2 в свободном переложении Пушкина.
Между глаголом, существительным и эпитетом на всем протяжении этой небольшой поэмы развертывается напряженная борьба за
1 «Эта́, облагороженная гора...» (Здесь и далее подстрочный перевод с французского.)
2 Фрагменты «Идиллий»...
действительную силу, за обладание временем, тонической мерой стиха, за гегемонию образа и действия. Если выписать в порядке расположения стихов от первого до последнего приходящиеся на каждый эпитеты, получается следующая картина: при средней для нормального александрийца насыщенности двумя эпитетами 3-й, 4-й, 6-й, 7-й, 9-й, 10-й и 13-й стихи несут только по одному эпитету, 8-й, 11-й и 12-й дают ноль эпитета, то есть пропорционально нарастанию действия эпитет сходит на нет, а кульминационные стихи дают как бы зияние эпитета — 11-й и 12-й, рассеченные паузой.
Особенно интересен в смысле безэпитетности 11-й стих —
Attend sa récompense et l’heure d’être un dieu1, —
если сравнить его с соответствующим кульминационным стихом знаменитой элегии «Elle a vécu, Myrto la jeune Tarantine...»2:
Elle tombe, elle crie, elle est au sein des flots3.
Этот стих, насыщенный тремя глаголами и расчлененный на три момента действия, построен чистой глагольной триадой.
Кульминационный стих:
Œta, mont ennobli... —
построен несколько иначе: он держится на дополнении, следующем после союза «и» и зависящем от глагола «attend», именно «l’heure d’etre un dieu», причем существительное «l’heure» исполняет функции глагола, то есть насыщено самым чистым действием и по температуре своей есть уже как бы существительное, расплавленное в глагол.
Перед Шенье стояла задача осуществить абсолютную полноту поэтической свободы в пределах самого узкого канона, и он разрешил эту задачу как свободу внутреннюю, путем своеобразнейшей стилистической пэонизации. Аналогия с пэоном для характеристики образной и ритмической насыщенности александрийского стиха у
1 Ждет своей награды и того часа, когда он станет богом.
2 «Она жила, Мирто, молодая тарантинка...»
3 Она падает, она кричит, ее уже несет поток.
Шенье не внешняя и не случайна. Пэон есть опущенное, причитающееся по метрической схеме ударение. Внутреннее разнообразие элегии Шенье: глаголы, существительные, эпитеты постоянно выпадают в своем первоначальном и естественном значении; они «зияют» или несут службу другой части речи.
Возьмем, например, первую половину двенадцатого стиха поэмы:
Le vent souffle et mugit...1
Здесь два глагола «souffle» и «mugit» определенно несут службу эпитетов, и все построение фразы не что иное, как замаскированное предложение двух эпитетов — «свистящий» и «стенающий» в приложении к ветру.
Десятый стих:
Et l’oeil au ciel, sa main sur la massue antique2 —
характеризуется активностью существительного «massue» — палица.
Существительное взято в действенном глагольном значении, скорее как потенция действия и напряженная готовность мышечной силы героя, чем как вещь.
В стихе девятом:
Étend du vieux lion la dépouille héroïque3 —
происходит зияние эпитета «héroïque», который несет службу глагола, ибо истинное, незамаскированное значение фразы таково: Алкид «геройствует», расстилая шкуру.
Таким образом, недостаток синтаксической гибкости александрийца возмещается разнообразием стилистических ходов, выход из золотой клетки александрийского стиха найден, и выход этот очень национальный.
Очень близкое к Пушкину место («Поэт и чернь») — Гомер в «L’Aveugle»4.
1 Ветер свистит и стонет...
2 Взор устремив к небу, опершись на старую палицу.
3 Стелет геройскую шкуру (убитого им некогда) льва...
4 «Слепец» (идиллия А.Шенье).
Chante...
Amuse notre ennui; tu rendras grâce aux dieux...1
...А мы послушаем тебя.
Чувство отдельного стиха высоко развито у Шенье. Орфическая сила. Эпиграмматичность.
«Le jeune malade»2: сын, умирая от любви, посылает мать за исцелением к возлюбленной, та возвращается, успешно выполнив поручение.
В «Le Mendiant» ребенок приводит к отцу на праздничный пир голодного нищего, который после некоторых приготовлений открывается доброму богачу как его бывший отеческий благодетель. Общее ликование.
1 Пой... Позабавь нас, ты угодишь богам...
2 «Больной юноша».
3 «Нищий».