Золотились чернила московской грязцы
И пыхтел грузовик у ворот
И по улицам шел на дворцы и морцы
Самопишущий черный народ.
‹пробел› шли труда чернецы
Как шкодливые дети вперед
Голубые песцы и дворцы и морцы
Лишь один кто-то властный поет:
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей, —
Я лишился и чаши на пире отцов
И веселья и чести своей.
Замолчи! Я не верю уже никому
Я такой же как ты пешеход
Но меня возвращает к стыду моему
Твой грозящий искривленный рот.
Я — вишневая косточка детской игры
Но в безводном ‹пророческом?› рву
Я — трамвайная вишенка страшной поры
И не знаю зачем я живу.
........................................
........................................
Но заслышав тот голос пойду в топоры
Да и сам за него доскажу.