118.
А. Э. МАНДЕЛЬШТАМУ,
‹начало мая 1927 г.›
Милый Шура (это диктует Ося).
Мы с Надей уже неделю в Москве и сегодня возвращаемся домой, справившись с издательскими делами. Кажется, намечается возможность через месяц махнуть на юг, и мы
хотели бы взять курс через Армавир и осесть где-нибудь поблизости (лучше не у моря; напр‹имер› в Нальчике). Ты должен во что бы то ни стало вернуться осенью в Москву. Я понимаю, как тебе нужен Армавир, насколько в нем чище и лучше, но надолго это не годится. Не посылай папе никаких денег. Теперь это не нужно (у Оси, очевидно, будут). Вижу тебя, как ты сидишь в армянском кафэ и мажешь на биллиарде. Мы нашли Армавир на карте и польщены его южным положением. Ты, как Печорин, поехал на Кавказ. Мне решительно нечем похвалиться — разве тем, что Надя совсем здорова (и добродушна). Сейчас мы тряхнули московской стариной, будто никогда и не уезжали. Видели всех своих чудаковатых знакомых. Восхищались автобусами и такси. Ели икру с бумаги на извозчике, подражая «растратчикам». Умоляем тебя немедленно ответить. Если ты не ужился или нездоров, то бросай все к чорту и приезжай к нам в Детское. У нас там солидный дом с ванной, прислугой и телефоном. (Шурик, целую вас.) Мы тоже ведем «сосновый разговор с еловым поколением». Бескин очень милый человек. Нарбут идет в гору. Гиз московский — дик и странен, как персидское посольство.
Лена требует, чтоб о ней тоже написали.
Крепко целую тебя. Жду писем. Приеду обязательно.
Ося