СОБЕСЕДНИК НА ПИРУ

Памяти Коли Поболя

27 января 2013 года, на 74-м году жизни не стало Николая Львовича Поболя.

Его знали многие, очень многие. И в семьдесят с гаком не то что отчество — даже полное имя как-то плохо лепилось к нему. Ибо не было в мире человека более общительного и доброжелательного, более открытого и заинтересованного в собеседнике, чем Коля Поболь. Как не было интереснее и рассказчика — ведь за жизнь он ни разу не уклонился ни от чего, что было или хотя бы показалось ему интересным.

Вот неполный перечень его душевно-телесных привязанностей — водолазное дело, горный сплав на плотах, геофизика, полярная авиация. Колина трудовая книжка — увлекательное чтение: в бесчисленных работах, экспедициях и отпусках было что-то и от бродяжьего принципа «перекати-поле», но особенно хорошо он знал и ценил Северá, Дальний Восток, Кольский полуостров, Саяны, Грузию и Туркмению. Любимыми его местами на планете СССР были Охотск и Тбилиси.

Его дружбу и общество ценили Михаил Светлов и Рувим Фраерман, Аркадий Штейнберг и Семен Липкин, Владимир Яковлев и Александр Морозов. А уж как он сам ценил дружеское общение и застолье — и не передать: фирменные его «баранья нога» или «туркменский плов» на 19 мая (день рожденья) были инвариантами и кульминациями годового цикла и неотъемлемой частью Колиного образа: «Его призвали всеблагие Как собеседника на пир…»

На нас — одновременно — надвигаются не только глобальное потепление, но и глобальное замерзание — душ и бескорыстных человеческих отношений. Пока Коля был жив — он противостоял этой ледниковой эпохе уже фактом своего существования. Теплый, согревающий и мирящий других человек — он был мостиком и лесенкой между людьми.

Его натуральная жизненная философия — она же жизненная практика: «жизнь прекрасна, и ей надо радоваться» — была столь же оптимистической, сколь и конформистской. Но у него был редчайший талант извлекать корни радости и красоты бытия из самых невероятных ситуаций. В сочетании с природным обаянием и живым юмором такое жизнелюбие делало Колю на редкость притягательным и желанным собеседником, — тем, что называется: легкий человек.

Не удивительно, что судьба одарила его и «легкой рукой». Найти в фонде конвойных войск РГВА нужный тебе эшелон — ничуть не проще, чем иголку в стоге сена. А Коля нашел искомое — «мандельштамовский эшелон» 1938 года — и буквально со второй попытки! Он же фактически первым из сторонних читателей увидел в Военно-медицинском музее потрясающие записки еврея-зондеркоммандовца Залмана Градовского, закопанные им в пепел и землю возле четвертого крематория в Биркенау.

И это далеко не единственное, что Коля находил в архивах. Его влекла не только жажда информации, но и сам азарт ее поиска. Чем-то это было сродни другому его любимому занятию — сбору грибов в лесу, но с той лишь, в пользу грибов, разницей ,что в архивах нельзя курить. (Грибы, кстати, он находил всегда — и в негрибные годы тоже).

Из архивно-издательских проектов с Колиным участием особо выделю три — книгу «Сталинские депортации. 1918-1953», выпущенную фондом «Демократия» в 2005 году, книгу  «Вайнахский этнос и имперская власть» (Росспэн, 2010) и рубрику «Ваши документы!» в «Новой газете» в 2009-2010 гг. Здесь выходили и другие его материалы, в том числе и о мандельштамовском эшелоне — в составе книги «Слово и “Дело “Осипа Мандельштама» (Петровский парк — Новая газета, 2010). Он дружил с «Новой газетой» и как читатель идентифицировал себя именно с ней.

Быть читателем, в особенности читателем поэзии, — в сущности, и было главным колиным призванием и амплуа. Читал он даже не охотно, а жадно: внутри у него всегда была настроена система строгих эстетических и исторических критериев, позволявшая точно и тонко реагировать на прочитанное. Скрипичным ключом и мембраной этой системы был для него Осип Мандельштам, чьи стихи он знал наизусть и мог читать их часами, как, впрочем, и стихи многих других поэтов. Коля стоял у истоков Мандельштамовского общества, был членом его Совета и неизменным участником почти всех его заседаний и дискуссий о поэте, душой и инициатором всех пиров и посиделок в его честь. В обществе хранится собранная им весьма специфическая коллекция — подлинные бутылки ото всех напитков, упомянутых Осипом Эмильевичем в стихах и прозе.

 В молодости он дружил с архитекторами, художниками и музыкантами (еще в хрущевскую оттепель он «отвечал» за живопись в одном из первых клубов московской интеллигенции — клубе «Музыка» при гостинице «Юность»), в зрелости — с ними же плюс географы и поэты, а в старости — с ними со всеми плюс историки, архивисты и издатели.

Он почти никогда ни с кем не ссорился — был истинным гением дружбы, легкой и верной, немного прокуренной. А курил он практически всегда, без перерыва (до четырех пачек в день!), изводя на это щедрый родительский дар — поистине богатырское здоровье. И в горячей парилке он всегда лез на самый верх: в Селезневских его так и звали — еще и за седину бороды — «святой отец»…

И это непередаваемо, Коленька, насколько нам будет тебя не хватать…

Павел Нерлер (Полян)