ПАВЕЛ МИТЮШЁВ

ОСЕННЯЯ ОДА

0.

(Гремят просторы быстрокрылы
грядущей славы грозну стать,
и рыбы, мирные как взрывы,
хромая учатся летать;
гудят Гигантские Шаги,
откованные в символ веры,
давая долгие круги
под хохот ребятишек в сквере.
Залетных ветров перезвон
сдувает кишлаки с погон.

1.

Но стран полуденных ожёг,
но водяные волдыри
мечетей, стертых в порошок, —
а ты яичницу вотри.)
Торжок. Лифтеры в трюмах спят
пока пруды сгоняют вес,
от долгой засухи на спад
пошло белье у стюардесс,
и прачки больше не божатся,
спеша с пожарными пожаться.

2.

И значит — дело к сентябрю.
Разносит ветер пух гвоздей.
Бастуют стрелочники брюк
и просто тащатся в хвосте.
Из мыслей нету ни одной
что пожелала б думать вслух.
По паркам запахи старух
к зиме готовят перегной.
Лысеют велосипедицы,
себе вставляя палки в спицы.

3.

Лицей, по слухам, наравне
с Госцирком, мажется сметаной.
(Ужель нельзя сыскать в стране
две пары стройных Туркестанов?!
Наверно — да. Как ни обидно
что подлый выдался народ,
обеты напихавший в рот,
но ход происхожденья видов
меняется по ходу лет.
В том смысле «да», что, значит, — «нет»).

4.

................................
................................
................................
................................
................................
................................
................................
................................
................................
................................

5.

От Града полегли заборы
железных, как чугун, дорог —
и накреняясь правым бортом
меняет курс Владивосток,
террасами сходя к заливу
и разливаясь, как река.
Но здесь — конец материка
(повесишь коли карту криво).
Глядит из вод пожарный кран
и вдупель спился караван.

6.

То — день второй. На четверть дивный.
Настолько дизельный денек,
что у диванов лезут бивни
а с дальних свалок дым потек;
но сквозь него фельдъегерь скачет
(тем провоцируя муру) —
депешу ли везет Петру
иль просто так, резвясь, лихачит —
но только кончилась лафа,
а с ней — и первая глава.

ГЛАВА 2

7.

Уж больно долго начинаю:
сперва чиню карандаши —
и то лишь только для души,
т.к. пишу, конечно, пастой —
но дойка, даже и ручная,
бессильна, если нет кормов;
и делать в гамаке и ластах
что называется «любовь» —
совсем что бриться через призму
(отдали дань и онанизму).

8.

А дальше можно не читать.
А можно не читать и ближе.
А можно вымести чердак
и месяц не вставать на лыжи.
А можно не любить горох
(я сам его люблю не очень),
а можно выработать почерк,
а можно заработать срок.
И можно много что еще
и это — очень хорошо.

9.

И наконец приходит время,
как и осенняя: пора
менять название поэмы
на «И т.д.» etc.
А проще обложить налогом
язык (особенно родной) —
а то все строфы до одной
годятся лишь для Эпилога.
(Поэма, значит, а не Ода:
ищя размер, не суйся брода).

10.

Поэма из одних концов.
Как в эротическом кошмаре,
где стулья на одно лицо,
как пропуск на трибуну в мае.
Ну ладно бы — конец недели,
иль — на худой конец — дождя;
а то прождав (или — прождя?...
(или — прождав?)...), — на самом деле
я все равно забыл о чем
хотел сказать. Переучет.

11.

По десять строк ложатся зараз
как в меру выдроченный взвод
по в меру строгому отбою.
Но, впрочем, Щёлковский ОСВОД,
на премии совсем не зарясь,
спасает лишь своих зараз.
Короче, в марочный маразм
я впал, как в море голубое
(такое серое всегда,
как «в незнакомое езда»).

12.

А где ж стихи? — Увы, не светят.
Быть может, только на просвет,
когда она на парапет
поставит ножку... но по смете
не предусмотрены слова,
в которых рифма жмет резинку,
как сроки — старый котлован...
артикул, ГОСТ... и даже «Зингер»
пришит здесь как рукав к звезде.
Выходит, дело не в «езде».

ЭПИЛОГ

13.

Нет! все-таки, наверно, Ода:
ведь день по-прежнему второй.
Румяный, свежий, как с испода,
не появляется герой
возглавить жаркий цех сюжета.
Станки идут, а план стоит.
А день, что завтра предстоит —
опять второй. Чадит прожектор
(не комсомольский, а простой)
Осталось только петь Простой:

13.

«Простой! мощнее разнотравья
ты реешь над щетиной строя!
Но кто же царством бритву правит?!
А, впрочем, дело холостое...»
Но тут к груди моей на миг
приникла дочь. Точнее — правнук.
Точнее — капитан-исправник,
и понятые — истопник
и дворник — смотрят из сеней.
А ночи к вечеру длинней.

14.

Тридцатый год стоят на рейде
мои редеющие сны,
изорванные словно бредень,
холодные как свет блесны.
И никому сказать не будет
что солнца треснувшая рожа
как замороженные дрожжи
не всходит, как судак на блюде,
а лезет, как сухая кожа.
Что, впрочем, на него похоже.

15.

Простой!...................
..............................
..............................
..............................
Простой! с тобой, конечно, просто:
покаламбурил — и в кровать.
Легко мазурку танцевать
уже сложней. А скорость роста —
чего угодно, но — поднять —
так это вам — едрена мать!

16.

К примеру: скорость Росконцерта
веками сдерживает сырость:
слезают парики, как цедра
(а, может, их берут на вырост).
А скорохода в скороварке
нельзя послать и за газетой, —
скорей уж скорпион-наседка
прокинется, что в зоопарке
квартальный вкорень обурел,
с корейкой греясь в кобуре.

17.

Но дело не в корейке даже:
цветут на широте Москвы
хранители земного стажа,
в кабине сидя головы.
Пыльца — хоть спи в противогазе,
плодятся будто на убой.
Но дело и не в них. Любой
мне климат противопоказан.
Москва! так вот кто героиня!
Я сильно сдал. А город — принял.

18.

По улицам, по площадям,
по паркам, по английской моде,
по усиленью, по блядям,
по банке, по второй, по морде,
по спискам, по кофейной гуще,
по выпуску, по тиражам,
по духотище, по-душам,
повестка, повесть, подпоручик,
поклажа, поезд, повезло.
Пора бы.

Царское Село.
май-август 84
Назад Вперед
Содержание Комментарии
Алфавитный указатель авторов Хронологический указатель авторов

© Тексты — Авторы.
© Составление — Г.В. Сапгир, 1997; И. Ахметьев, 1999—2016.
© Комментарии — И. Ахметьев, 1999—2024.
© Электронная публикация — РВБ, 1999–2024. Версия 3.0 от 21 августа 2019 г.