ЕВГЕНИЙ ХОРВАТ

* * *

Я отвернусь, как латинское R,
к стенке пустой. Не ищи идеала
в жизни. Ты сам для кого-то пример,
так завернувшись в свое одеяло,
как завернулся. А, впрочем, к чему
здесь обращенье? К кому обращаться —
уж не к себе ли? И вправду, ему
нечего кем-то еще обольщаться.

Утром лежи, никуда не беги.
Даже на шум головной перестрелки.
Ибо не знаешь, с которой ноги
встать и в какой оказаться тарелке
каждое утро. Так переверни
белые ночи с их тьмою заглазной, —
что обнаружится? Черные дни.
Будь же в реальности, с речью согласной.

Ляг на прекрасный, как женщина, пол,
глянь в потолок, где готовы приняться
злаки о будущем. Главный глагол —
«быть», чтоб они продолжали меняться.

1980

* * *

...Как вспомнишь дни морозов вязких
их вражеский наскок,
и колкость варежек варяжских
и вязаных носков,
— и весь, составленный из белых
осколков и кусков,
на счастье выпавших тарелок
из рук, калейдоскоп!

И в рифму, в рифму шлем Европу,
и греческих календ
не ждем, когда по черностопу,
чтоб снегу до колен,
перебираемся мы прямо в
средину бытия!
— и можно мне там двести граммов,
любимая моя?

1982

ДВОИЦА

I

В наших широтах
зимы пушисты,
весны дощаты.
Ходят в сиротах,
гибнут фашисты,
нет им пощады.

В этих пространствах
вязнут французы,
будто в болоте,
Об иностранцах
местные музы
плачут в полете, —

уж заработав
вечную грыжу
с радикулитом
от перелетов
с крыши на крышу
к новым пиитам.

II

В широтах наших
пушисты зимы,
дощаты весны.
От снов монарших
хохлы, грузины
грустны, нервозны.

Печальны чукчи,
усталы коми,
расстройство в курдах,
и жалки кучки
якутов, кои
ютятся в юртах.

Двуглавый, с Югом
наш Север в ступке
смешав, распался.
А то б друг с другом,
что две голубки,
поцеловался.

Март 1982

* * *

— Над деревьями вейся,
падай с неба наклонно, отвесно,
ощущение веса
отнимай у бегущего в лес, но

не лишай равновесья
на трамплине, а кончатся горы —
узкий въезд в редколесье
приоткрой, раздвигаясь, как шторы,

— дуя с веста и оста,
наложи на ланиты румяна, —
то, что чем-то зовется,
но само о себе безымянно, —

бей в зрачки мне на трассе,
растворись в леденеющей лимфе,
— в наши дни на Парнасе
попросторнее, чем на Олимпе!

1982

CЕВЕРО-ЮЖНОЕ

Пред тобой стоит печален
петрозаводчанин.
Не играй ты с ним в молчанку,
петрозаводчанка!

(Потрясающую новость
знает кишиневец.
Что пред ней твоя обновка,
злая кишиневка!)

Обними ж его, карелка
(молдаванка то есть),
послужи ему как грелка
(как река по пояс),

чтобы в сумрачном Полярном
он согрелся круге
(чтоб от выжженных полян он
не погиб на юге).

Лед колоть ведь больше не с кем
(«ляну» собирая)
на просторе олонецком
(в зное Бессарабья).

Раздобудь же гогошары
(снега, снега горстку!),
поезжай с ним в Дондюшаны
(и к Медвежьегорску),

да по свежим Заонежьям
(Приднестровьям смрадным),
колеям, углам медвежьим
(и по виноградным).

Покажи ему, где ездит,
где зима, где лето, —
до того, как он исчезнет
в небе и в земле-то.

1982—1983
1982-1983; перевернуто в 1984-м

простилось всё те.
не блудом, но раскаяньем, — дабы
взрастая из твоей истлевшей плоти,
Пусть будут травы, злаки и грибы,

тебя в Спасение сместила.
что, словно ветер, тлеть заставив прах,
конца ее? Единственная сила,
Что есть в себе от жизни, как не страх

III

дохнет твоею будущею гарью.
и в грешное лице твое она
облаплены полнеющею тварью,
Живот и грудь, и горло, и спина

гореть хамелеоном, лезти крабом.
и звездной ночью заставляет страх
причем не тот, стоять которым бабам,
На Скорпиона наползает Рак,

II

широкой астмы и бронхита.
в твоем дыхании, расчищенном от рощ
листву сухую, что звенит Колхида
Ты так давно струею этой жжешь

течет же по ложбине мозельвейном?
где что-то разгорается в соске,
в грудном ли копошенье можжевельном,
Скажите, место страхам и тоске

I

ПРОСТЫЕ ВОСЬМИСТИШИЯ

* * *

— Сергей не сердися, Николай помогай,
ладан кадися, стихарь облегай,
моленье молися, славословие славь
явленную Тайну али тайную Явь —

басом леденящим и девичьим альтом
огненным пьянящим увеличенным ртом
ныне величающим алтарь позже Врат
бо и в искушеньях глубже Друг, нежли враг!

    (Всё-то сам реку сие, а пост не блюду
    столько уже жирного вложил во плиту
    что нет-нет да мню уж — не себя ль сам в другой
    местности, посмертной, ужираю в огонь?

    Жертва, да не Богови: тельцы да быки.
    Змею-Зверю адову придется, реки,
    плоть сию удвоить, чтоб за сё отплатить
    бо одной моею мести той не вместить)

Господи мой в Чаше, что в стакане вино!
Бывшее в Вифании и в Кане дано!
Воду что в вино Твое, меня обрати!
Кровь Твою во пьющего груди обрети!

— Сергий согревай-ка, Николка веди,
сам не пропадай-ка, а пропажу найди
носом утыкая во алмазный навоз
Спасом вытягая из-под пятых колёс!

...мной Себя глотая, Ся во мне увнутри
прах небес, земель ли перемель, перетри...
жизнь-живот-желудок за порог испражни...
Ежли не ланиты — хоть чело увлажни

— да вовек прославится сия душа,
лёгкими обложки широко шурша
ямбом в гору, хореём — с горы
на путях к Фавору от земной коры.

1984

СУББОТНЕЕ

Немного спать хотелось, но теперь прошло,
коснулся рукоделия — помогло.
Как руку сжал — пять чувств затворил,
дыханием моление сотворил
и хорошо-то стало! Воспарил.

Ты наклонись, Пречистая, — я шепну.
Так спутано пространство в земном клубке
что Ты и покрываешь в одной строке
и на груди вмещаешься в образке —
того, кому из черепа в вышину
открылося отверстие в потолке.

12.5. 84

ВОСКРЕСНОЕ

Трудно очи долу, а сердце горе.
Небо и поныне соблазняет глаза.
Крепко надо верить, чтобы в тёмном нутре
выпала из сукровицы Божья роса.

Наше троеперстье живёт в кулаке.
Им же знаменуемся  и строчки строча,
всасывая в детстве облака в молоке,
тайнообразующе крыло из плеча.

Смертный, что родится во плоти и крови —
яко до рождения уже причащён —
в страхе принимающе Святыни Твои
будет в них по смерти воплощён, помещён.

13.5. 84

ТРОИЧНЫ

I

Там, где я крестился, где молчал, говорил
локонами ладана волокна ловил,
спину распрямляючи душёю кривил —

ныне отверзаешь милосердия дверь
ту, куда и вёл меня Твой горний тропарь
— то-то отбиравший у груди без свинца

выдохи да вдохи и единым теперь
духом испускаемый словарь — на букварь
всё-то распадается, что кровь на тельца.

II

Вот и повторяю предыдущее: кровь.
Ибо отзовётся подползающим: крот —
громче и точнее, чем зеркальным: любовь.

Зрение минуя  моё пенье глядит
в светлое Успение и новый индикт
в коем не останется ни вдов, ни сирот.

Дух уже испущен, но остался душок.
Даже с перепою написался стишок.
Освежи дыхание, земной порошок!

III

...вот уж из-под тела уплыла глубина
вот и разбежалась от боков ширина
вот и отлетела от самой головы

бывшая с рожденья и над ней вышина!
Это завещание народам Земли
Прожита и мною миллионная часть.

...сменные обличья — насекомые, львы —
слышу, приближаются и в душу стучась
алчут себе жизни; но ещё не вошли.

Август 1984

ЧАСТУШКА
надгробная

Я полбанки раздавил,
мирозданье раздвоил,
я родил Аполлиона,
а назвал Эммануил!

Я алхимию развел,
метафизику завел,
и призвал я Аполлона,
а явился Гавриил!

...Но закончен мой полет.
Я в земле моей полег.
Над моею головою
мотылек теперь поет.

Червячок меня грызет,
голубок меня клюет.
Херувимской хоровою
человек меня спасет.

Январь 1984
Назад Вперед
Содержание Комментарии
Алфавитный указатель авторов Хронологический указатель авторов

© Тексты — Авторы.
© Составление — Г.В. Сапгир, 1997; И. Ахметьев, 1999—2016.
© Комментарии — И. Ахметьев, 1999—2024.
© Электронная публикация — РВБ, 1999–2024. Версия 3.0 от 21 августа 2019 г.