"Рукописная литература в Москве в большом ходу. Теперь все восхищаются письмом Белинского к Гоголю, пьеской Искандера "Перед грозой" и комедией Тургенева "Нахлебник". Всё это вы, вероятно, будете читать"¹, — 29 марта 1849 года извещает поэт А.Н. Плещеев своего сотоварища по кружку Петрашевского С.Ф. Дурова. А князь П.А. Вяземский 17 апреля 1856 года просит из Петербурга москвича С.П. Шевырёва: "Не можете ли вы достать мне чрез Аксаковых полного списка Бродяги, в первобытном и натуральном виде, т.е. до обряда обрезания ветхозаветной цензуры. Великая княгиня Мария Николаевна желает иметь такой список"². Почти год после цензурного запрета гуляла по Москве в списках комедия А.В. Сухово-Кобылина "Свадьба Кречинского".

Неподцензурное вольное слово издавна странствовало по Руси. Общеизвестные примеры: "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, "Горе от ума" Грибоедова, политические стихи Пушкина, "Россия в 1839 году" маркиза Астольфа де Кюстина, если уж не вспоминать предерзостные письма к первому русскому царю Ивану IV от первого князя-эмигранта и памфлетиста Андрея Курбского.

Но только в нашем веке и только в нашей стране мог родиться самиздат (некоторые предлагают даже писать это замечательное слово с прописной буквы), небывалое в истории по количеству и массовости хождение по всем республикам и городам сверхдержавы художественной, публицистической и философской литературы. Если прежде мир узнал наше слово "спутник", то "в последние годы в словари многих иностранных языков вошло русское слово "самиздат""¹, как сказал в своём последнем слове в 1972 году астрофизик Кронид Любарский, получивший срок за распространение самиздата.

И вот статьи, письма, стихи, воспоминания, которые приходилось иногда читать напечатанными на папиросной бумаге (надо было подкладывать белый лист, иначе ничего не разберёшь), переписанными в сшитых тетрадочках, собраны в огромном — 84 учётно-издательских листа! — и роскошно изданном томе "Самиздат века" — около тысячи чёрно-белых и цветных иллюстраций.

Как документальное свидетельство победы живого человеческого духа над мёртвыми человеконенавистническими догмами, духовной свободы над политическим рабством перечитываются сегодня отлично знакомые каждому самиздатчику "Открытое письмо Сталину" Фёдора Раскольникова, "Открытое письмо писателю Илье Эренбургу..." Эрнста Генри, "Открытое письмо М. Шолохову..." Лидии Чуковской, "Письмо в СП СССР" Аркадия Белинкова, записи судебных процессов над Иосифом Бродским, Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, "Юридическая памятка для всех, кому предстоят допросы" Александра Есенина-Вольпина (кагэбешники иногда сразу чуяли, что продолжать допрос ни к чему: он же прочёл "Памятку"!), "Последнее слово на суде" Владимира Буковского, "Моё завещание" Надежды Мандельштам, "Мои показания" Анатолия Марченко, "Памятную записку" Андрея Сахарова, манифест "Жить не по лжи!" Александра Солженицына и ныне памятные документы тех лет.

Но от приятных ностальгических воспоминаний пора переходить к прозаическим вопросам. В аннотации заявлена программа-максимум: "В томе "Самиздат века" собраны самые значительные и яркие неподцензурные произведения, созданные в России в ХХ веке". Насколько это завлекательное обещание выполнено составителями? Степень достоверности текстов и научность их публикации? Все ли материалы, включённые в сборник, допустимо именовать самиздатом? И как сами составители определяют это феноменальное российское явление второй половины уходящего века? По какому принципу отбирались материалы для солиднейшего тома? Как составители классифицируют по жанрам вольную литературу?

И тут серьёзного читателя ожидает первый, но, увы, далеко не последний сюрприз. В томе, вышедшем под грифом серии со столь обязывающим названием "Итоги века. Взгляд из России", нет ни малейшей попытки изучения самиздата, ни хотя бы приблизительного его определения. Автор вступительной статьи критик Лев Аннинский, его-то тексты других всегда увлекали лишь как испытательный полигон для запуска своих философических ракет (впрочем, я нисколько не отрицаю правомерности и такой литературной критики), ловко уходит от какого-нибудь ответа, под предлогом, что это, мол, "странное явление: границы размыты и признаки эфемерны...". Уклоняются от ответа и составители в предисловиях к своим разделам сборника. Как прежде был реализм без берегов (этим конкретным историко-литературным термином задумали объединить едва ли не всю добропорядочную мировую литературу), так нынче одаривают нас безбрежным самиздатом. Чем это оборачивается на практике, убедимся чуть позже.

Так ли в самом деле безнадёжно искать типологические признаки самиздата, столь ли это неопознанное или непознаваемое явление? Александр Даниэль, исследователь диссидентского движения и самиздата, справедливо полагает, что "необходимо дать какое-то такое определение самиздата, которое позволило бы очертить его границы внутри общего потока неподцензурной литературы, не растворяя его среди смежных явлений культуры. Я бы предложил следующее рабочее определение (хотя, увы, не очень операционное): самиздат — это специфический способ бытования общественно значимых неподцензурных текстов, состоящий в том, что их тиражирование происходит вне авторского контроля, в процессе их распространения в читательской среде. Автор может лишь "запустить текст в самиздат", дальнейшее не в его власти"¹.

Это определение можно принять при небольших уточнениях. Тиражирование подразумевается, конечно же, письменное или печатное, а не устное, иначе это будет давненько известный фольклор, а не новейший самиздат. И тексты не только без визы всемогущего лито, но и в той или иной степени оппозиционные (политически ли, духовно ли, не так важно): не зачислять же в самиздат любые тексты лишь за то, что они не пробились в официальную печать. Да так немудрено перепутать неподцензурное с просто нецензурным!

Вероятно, возможно и иное толкование самиздата, но должен всё-таки быть у составителей и редакторов (их трое — Михаил Ишков, Иван Ахметьев, Владислав Кулаков, если не считать ответственного редактора Тамару Громову*) хоть какой-то единый взгляд на уникальное явление нашего тоталитарного века, на принципы отбора, подачи и комментирования материала? Но чего нет, того нет. И вроде бы капитально задуманный том разлетается на отдельные тетради, главки, на иллюстрации, появление коих в этом сборнике очень загадочно.

Ну, скажите, зачем тут снимок большевистской первомайской демонстрации 1918 года в Москве? Или же ноябрьская демонстрация в той же Москве в 1929 году? Может, это были шествия трудящихся в защиту свободы слова, против коммунистического лито, то есть цензуры, за самиздат? Чудно смотрится советский павильон "Пресса" в Кёльне в 1928 году. Неужто там показали иную печать, кроме официальной? Если вам мало одного павильона, то полюбуйтесь фрагментом оформления советского павильона на международной выставке мехов 1930 года в Лейпциге, но, пожалуйста, ничего не спрашивайте больше о самиздате.

Футуристов, слава российскому императору и красным генсекам, издавали изрядно и до залпа "Авроры", и после оного, в рукописных списках они свои творения никогда не распространяли. Но с какой щедростью публикуются их фотографии, афиши, обложки официально напечатанных книг! Одна презагадочная подпись: "Поэтическая книга В. Маяковского. Начало 1920-х". "Годов" не дописали, сократили. Но зачем скрыли название книги и точный год её издания? И не был ли отпетый горлан-главарь случайно подпольным самиздатчиком? Не пробовал ли он без всякого лито пускать в народные массы поэму о Ленине?

А почему в иллюстрации угодила трафаретнейшая фронтовая листовка 1942 года? Да лишь потому, что у неизвестного политрука не оказалось, видимо, в блиндаже ни машинки, ни ротатора, и он, политрук или писарь, переписал текстовку печатными буквами.

В томе сотни снимков картин художников-нонконформистов, статьи Валентины Тихановой "Художник в лагере", Александра Глезера "Неофицальное русское искусство", воспоминания Элия Белютина "1 декабря 1962 г. Манеж". Материалы, ей-Богу, интереснейшие, но, простите, причём тут самиздат? Не распространяли же живописцы свои картины в десятках или сотнях копиях по городам и весям. А если уж провозглашать самиздатом преследуемое большевиками изобразительное искусство, то почему же позабыли театр и "важнейшее из всех искусств"? Их-то травили не с меньшей идеологической яростью.

Составитель Владимир Бахтин открыл новый мичуринский гибрид — "русский фольклорный самиздат", то есть скрестил два изначально различных вида словесного творчества: устное и письменное. Как с колумбовым жаром повествует составитель, он "находил всё новые и новые пласты словесного творчества, до которых по многим причинам почти никогда не добирались ни исследователи, ни издатели".

Правда, в абсолютной новизне кое-каких из сих пластов я позволю себе усомниться (вроде древних штампов для письма: "Вместо марки /Целую жарко"; "Жду ответа, /Как соловей лета" и пр.), но зачем было здесь публиковать глупейшие "торговые выкрики", по сравнению с которыми рекламные халтурки Маяковского чистые шедевры; дебильные двустишья футбольных фанатов, алкашей, поздравления с днём рождения, с золотой свадьбой, надписи на фотографиях, альбомное словоизвержение, армейские, школьные, молодёжные примитивненькие шуточки и прочее. Есть в этом разделе и вполне добротные материалы, только публиковать их надо бы не в "Самиздате века", а в "Фольклоре века".

Поэтический раздел, подготовленный Генрихом Сапгиром, кажется более основательным, по крайней мере, без анекдотических благоглупостей. Однако при внимательном ознакомлении видишь, что это не столько поэзия самиздатовская, сколько неофициальное, несоветское творчество, то, что определяется термином "андеграунд". Подавляющая масса этих стихов могла быть широко известна в узких кругах московских и петербургских неформалов, но никогда не гуляла по самиздатовским волнам. Зато поэзия, прославившая самиздат и сама прославившаяся в самиздате, дана с какой-то гослитиздатовской ущербной скупостью, с множеством зияющих пробелов.

Случайная подборка стихотворений Бориса Слуцкого, сотни лучших стихов которого в шестидесятые годы перепечатывались и переписывались его поклонниками в разных городах (а не только "некоторые стихи", как думает Сапгир). Булата Окуджаву, с ним яро много лет бились советские ортодоксы, представляют в томе два небольших скромных стихотворения "Старый пиджак" и "Новое утро", кстати, опубликованы в его "официальном" сборнике "Весёлый барабанщик" (М.: Советский писатель, 1964).

Напечатано превосходное стихотворение Юза Алешковского "Окурочек", но как же можно не дать ставшую поистине народной его песню "Товарищ Сталин, вы большой учёный...": её исполняли, переписывали, изменяли, дополняли, полагая полюбившийся текст всенародным достоянием.

Да что там толковать про отдельные просчёты, когда в "Самиздат века" не включили (по советской забывчивости или по какому-то неведомому принципу?**) самых самиздатовских поэтов: Николая Гумилёва, Владислава Ходасевича, Осипа Мандельштама (только фотоматериалы), Марину Цветаеву, Анну Ахматову, Бориса Пастернака, Даниила Хармса (только фотоиллюстрации о нём и его друзьях-обэриутах), Наума Коржавина, Владимира Высоцкого (впрочем, две его строчки удостоились попасть в "Надписи в местах тусовок" — мерси, братцы, и за это!), Юлия Кима, Юрия Визбора, Александра Городницкого, Евгения Клячкина. Даже не упомянуты широко распространявшиеся в списках первая редакция поэмы Александра Твардовского "Тёркин на том свете", его же поэма "По праву памяти", стихотворение о Сталине Михаила Львова "Год сорок пятый. Солнце. Лето...".

Загадка для читателя: позабыли или не позабыли составители о самиздатовской прозе: о Евгении Замятине, Михаиле Булгакове, Борисе Пильняке, Андрее Платонове, Марине Цветаевой, Владимире Набокове, Борисе Пастернаке, Василии Гроссмане, Александре Солженицыне (за "Архипелаг ГУЛАГ" ГУЛАГ был гарантирован), Владимире Максимове, Варламе Шаламове, Венедикте Ерофееве, Владимире Войновиче, Георгии Владимове, Фазиле Искандере, Василии Аксёнове, Евгении Попове, об остроумнейших пародиях на угрюмо-дремучий кочетовский роман "Чего же ты хочешь?" Сергея Смирнова и Зиновия Паперного (настолько остроумных, что за них даже судили распространителей, а Паперного изгнали из партии)? Невозможно поверить, но никакой прозы в "Самиздате века" нет. То ли и впрямь забыли, то ли пожалели для неё печатных листов, то ли лень было заниматься выборкой из многообъёмных произведений.

Реальное представление о самиздате даёт лишь первый раздел "Из-под глыб", подготовленный серьёзнее прочих разделов сборника. В нём опубликованы уже упоминавшиеся (и неупоминавшиеся) замечательные публицистические и мемуарные произведения, даны краткие, но ясные био-библиографические справки об авторах; не отмечается, правда, когда статья или открытое письмо пошли в народ, что очень важно для истории самиздатовского текста. Есть и фактические ошибки. Письмо Фёдора Раскольникова к Сталину датируется 17 августа 1939 года, и на этой же странице узнаю, что автор умер за пять дней до этого числа.

Перепечатывается в сокращённом варианте книга Людмилы Алексеевой "История инакомыслия в СССР. Новейший период" — первое и до сей поры единственное капитальное исследование истории диссидентского и правозащитного движения в нашей стране. В 1964 году, когда книга была издана за границей, невозможно было выверить каждую дату, каждую фамилию: не звонить же компетентным друзьям народа! Но сегодня зачем же увековечивать невольные и простительные промахи "Хроники текущих событий"?

Саратовская "Группа революционного коммунизма" названа "Партией истинных коммунистов". Неточно указаны фамилии участников самиздатовского дела 1971 года: "Катце" — вместо "Катц", "Белокраса" — вместо "Белокрыс". Имя Стрельникова — Владимир, а не Виктор. Обыск на квартире у Нины Кахцазовой (а не "Кахцадзовой") был после, а не до допроса в КГБ. Статья "У позорного столба" опубликована в областной партгазете не в 1971 году, а в 1972-м. И клеветническая статья, и самоубийство Нины Кахцазовой — эпизоды одной и той же самиздатовской истории. Из статьи доверчиво заимствовано зачем-то сочинённое враньё о неведомых самиздатовских сочинениях Анатолия Кузнецова.

И в разделе "Из-под глыб" очевидные, никак необъяснимые провалы. Сколько раз во дни царствования бровеносца в потёмках диссиденты поднимали тост за 1984 год, надеясь, что он оправдает предсказание не Джоржа Оруэлла (роман "1984"), а Андрея Амальрика — "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?". Концовку его пророческой книги многие знали наизусть: "По-видимому, если бы футурология существовала в императорском Риме, где, как известно, строились уже шестиэтажные здания и существовали детские игрушки, приводимые в движение паром, футурологи V века предсказали бы на ближайшее столетие строительство двадцатиэтажных зданий и промышленное применение паровых машин. Однако, как мы уже знаем, в VI веке на форуме паслись козы, как сейчас у меня под окном в деревне". Но составители тома умудрились не заметить эту книгу. Как зевнули они письма к Сталину Михаила Булгакова и Евгения Замятина, письмо Александра Солженицына к IV съезду писателей, "Технологию власти" Абдурахмана Авторханова, "Истоки и смысл русского коммунизма" Николая Бердяева, воспоминания "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург.

Понятно, стахановский замах составителей — собрать в одном томе "самые значительные и яркие неподцензурные произведения, созданные в России в ХХ веке", — чистая утопия. Но если невозможно всё напечатать, то надо было толково рассказать о самиздатовских потоках, объяснить критерий отбора материалов, дать библиографические ссылки на произведения, которые по тем или иным причинам не вошли в сборник.

В самиздате, где размножались материалы широкого идейного спектра, не было, разумеется, никакой цензуры, но был качественный отбор: никто не стал бы рисковать, переписывая или перепечатывая легковесные самодеятельные сочинения, не говоря уж о явной халтуре. А том "Самиздат века" подготовлен (судя по чистосердечным признаниям составителей) в авральной советской гонке, как трудовой подарок какому-нибудь съезду. По приблизительным подсчётам лишь треть материалов тома заслуживает славное название самиздата ХХ века.