Анатолий Маковский
ЗАБЛУЖДЕНИЯ
- Предуведомление
- НОКТЮРН
- ТАКСИ
- РАБОЧИЙ И АКАДЕМИК
- Все изменницы зовутся Нинами
- ЛИЛИ
- ГОЛУБЬ
- СОКУР
- КУКЛА
- ОКУРОК
- ЛЕОПАРД
- Осень. Лазурно уплыли черты
- ГРУЗЧИК
- СТАРЫЙ СТУЛ
- ХЛЕБ (Серая с глазами кадровичка)
- Метет метель. Вот чистит баба снег
- Вчера я работал грузчиком
- Я наелся очень, очень
- АПРЕЛЬ 1975
- Я весь день отдыхал на даче
- МАЙ 1975
- Обижают меня приятели
- О.МАНДЕЛЬШТАМУ
- Отъезд на пару дней смещается
- Поставьте мне бутылку водки
- Вчера приходит Петька с вермутом
- ИМПРОВИЗАЦИЯ (Снова я на машинке импровизирую)
- ЭСКИЗЫ — АПРЕЛЬ 1984
- В поезде — не так как в столице
- Пришла красивая баба
- Целый день пишу письмо
- ПОЭМА 41
- Одолжи мне бабу на ночь
- ВОСПОМИНАНИЯ О НОВОСИБИРСКЕ
- ОХОТА НА ЗМЕЯ
- Жизнь моя в каком-то сизом свете
- КОМПОЗИТОР ШЕРСТНЕВ (Простое освещалось вдруг)
- КОМПОЗИТОР ШЕРСТНЕВ (Пришла мелодия. Уйдет, придет другая)
- Милый Женька Иорданский
- ЧТО ДЕЛАТЬ?
- ФИЛОСОФИЯ ТЕТРАЖИЗМА
- Здесь пахнет зеленью
- БРАТСКИЕ ЭСКИЗЫ
- Пахнет яблоками осень
- БОГ
- Я давно не пишу стихов уж
- В НАЧАЛЕ МАЯ
- МОРЕ (по Бодлеру)
- КОЛХОЗНЫЙ ЦИКЛ
- ЭСКИЗЫ — сентябрь 1974 (Занимаюсь мещанским бытом)
- ЭСКИЗЫ — май 1975 (Я бывало любил оркестры)
- ЭСКИЗЫ — июнь 1975 (Я знаю край где мох и сосны)
- ИЗ ГЕЛЬДЕРЛИНА
- ИЗ ХАФИЗА
- ИМПРОВИЗАЦИЯ (молния)
- КАВКАЗ
- ГРОЗНЫЙ
- АПОКРИФ
Предуведомление
...В жизни этого удивительного человека есть всего лишь несколько лет, когда он не писал стихи — просто еще не знал букв. Но и ныне, ставши одним из самых знаменитых, никогда не печатавшихся поэтов, вечно наклоняющийся, чтобы расправить цветы или траву после чьей-нибудь ноги, сам прошедший множество отечественных дорог и книжных лабиринтов, он так и остался человеком, только вчера познакомившимся с буквами, ибо молодость, по его разумению — это вся жизнь.
Еще в глубокой юности его можно было видеть с какой-нибудь книгой, с которой он не расставался, как с маленькой портативной женщиной, заменявшей ему весь чувственный мир, а в его страдающей, мучительно размышляющей лирике, равнодушной как к похвалам, так и к клевете, все чаще стал появляться народный человек — «герой со свалки», «с мусорки», бродяжка, бомж, наделенный большими, запоминающими русскую землю глазами, так много говорящими встречному человеку...
Как кони от великой скромности почти всегда опускают глаза, так и Маковский, побуждаемый быстрой совестью, не смеет сам отпустить свои стихи на волю... Может, поэтому ему, не связанному, как Другие регулярные поэты, обещанием сделать всех счастливыми, удается переводить на человеческий язык шум лесов и рек, плач дождя и крик математического уравнения, тоску осеннего поля и сухое электричество любви, может, поэтому у него есть стихи, способные успокоить сердце, утолить его печаль.
Хочется верить, что все, что сделано в поэзии Маковским, будет также долго трогать и волновать людей, как и картины его прадедов — знаменитых художников — братьев Маковских, ибо сам он — поэт особой судьбы и предназначения, со своим собственным достоинством, первородством и нескончаемой юностью...
НОКТЮРН
Только — слабое сияние луны
Только — тихое дрожание струны
Только — ночь, какая ночь!
Под юный плеск
Сонно в озере купающихся звезд.
Хорошо, что этой ночью я — один
Хорошо, что я вообще всегда — один
В свете призрачном и лунном
Я — насмешливый и умный
Понимаю: что действительность — лишь дым.
ТАКСИ
Два рубина на каждом багажнике
А в кабине горит изумруд
И выруливают кони шахматные
Из писательских, из ворот
Но, почудится — хищными рыбами
Проскользнут по асфальтному дну.
Плавники... плавниками, изгибами
Залюбуешься — ждешь волну
Иногда мне почти очевидно
Что вот-вот набежит волна
Потому что рекламы завидуют
Ожерелью морского дна
Но не хочет еще Атлантида
На дно идти — рыбок кормить
И седок с мордой антарктической
Катит к бабам мимо Кремля
Два рубина на каждом багажнике
Где увидишь еще изумруд
Вот выходит душа бумажная
И швыряет народный рубль.
РАБОЧИЙ И АКАДЕМИК
Рабочий пришел к академику —
В руках у него — статья
Но кукла взглядом окинула
Кругло подумала — пьян
И отдали референту
Он был — голубой блондин
Вкус у него рафинированный
Пошел над статьей балдеть
А та статья — не простая:
В ней физика — на сто лет...
Извольте печать поставить
И я покину столицу
И начали разбираться
Рабочий — парировал
Но референт — баран тот
Печать с орлом — не давал
И снова — грузить вагоны
Пока они — заседать
Народ — дурак, он их повыгонит
С помощью пыльных солдат
Пока же синеет милиция —
Рабочего — не пускать!
О — эти умные лица —
Неужто таким был Паскаль?
А может и он — паскуда?
Рабочий с ним не курил...
И в никуда пассажиром
От Курского до Курил.
* * *
Все изменницы зовутся Нинами
Только что мне до девушек
Мне б отсюда — уехать мирно
Поезд в десять часов и в шесть.
Поглядишь из окна — очень снежно
Обернешься — сумрак купе
Человечество забыло нежность
То ли пива пойти купить
И осталось еще с проводницей
Нашей угольной стюардессой
Завести роман в полстраницы
Пока поезд кружит по лесу.
ЛИЛИ
Ах она голубая принцесса
За нее можно много терпеть
И технические процессы
Феодально текут при ней
Я живу сумасшедшей жизнью
И зачем я вообще живу
Может быть для того чтоб нищим
Ледяную обнять княжну
И на паперти церкви храма
Я встречаю своих коллег
Как живет твоя снежная дама?
И опять я молюсь подлец
ГОЛУБЬ
Голубь голубь ты летишь
Я тебя не накормил
Голубь ты меня простишь
День сегодняшний не мил
Станешь весело клевать
Стану весело смотреть
И опять не понимать
Как вас птиц не пожалеть
Потому что два крыла
Это пол-еще мечты
Голубь голубь тень орла
Синий с искрами почтарь
СОКУР
Посвящается барду
Евгению Иорданскому
Белы избушки туалетов
Дудит как в опере рожок
Цистерна сдвинулась налево
И — товарняк вдруг зарыжел
А — незабудки маневровых
Локомотивным мужикам —
Сверкнут водою минеральной
И те тупеют в тупиках
Но вот — зажжется белый карлик
Дабы проплыли неспеша
Верблюдов угольные кары
И лес — двуствольно и шершав
Электровоз пройдет валетом
Латинских стрелок циферблат
А карьерист курьерский — лезет
На первый путь — в Москву, в Прибалтику.
КУКЛА
Кукла — мне кукла нужна
Кукла — шикарно одета
Кукла стоит у окна
Рыжеволосая девка
Взял я витрину разбил
Камень был злой как ракета
Вот уже стекла в крови
В — красных чернилах поэтов
Помню — качнулась толпа
Помню — шарахнулись люди
Кукла — простите собаку!
Я — шизофреник, Вы — Люся...
Взяли расписку тогда
Кажется — отпустили
Кукла теперь уж — с Таганки
Где же теперь та? — Простила ль?
ОКУРОК
Вот ты бросил меня, я еще догораю,
Дым струится, струится, и хочется жить...
Ты пойдешь не спеша по цветочному краю,
Я останусь, и ветер будет пылью кружить...
Скоро сырость туманов сменит снег и метели,
Опустеет, замрет исстрадавшийся сквер, —
Буду тихо лежать на бетонной постели,
И растопчут меня, может ты, например.
ЛЕОПАРД
Мне снился белый леопард.
Он заревел в лесу еловом,
Как кот, что чует месяц март,
К любовным шалостям готовый.
Но перед тем, — чтоб закусить.
И вот в меня зрачки стрельнули.
Что делать? Я люблю убить,
Но — револьвер опять без пули.
А он, как будто не спешил.
Не он был бел, а снег, который
Его, лаская, окружил
И мягко шел с деревьев бора.
Он крался меж густых дерев,
Гость Африки в лесу былинном,
Лишь иногда, на миг присев,
Кусая хвост красивый, длинный.
Но красный блеск пронзил закат.
Как в зимнем шишкинском пейзаже.
Прости меня, мой милый брат,
Меня сожрут сегодня заживо!
Недавно пили мы с тобой.
Ты выходил из магазина
И снег холодно-голубой
Хрустел алмазною резиной.
Люблю я Шишкина пейзаж,
Он Левитана мне дороже.
Могучий лес уснувший наш —
Его ничто не потревожит.
В нем нет игры полутонов
Но сколько силы в построении
Нет, он, конечно, не фотограф,
А неподвижный русский гений.
Спи, величавый богатырь!
Как сном окутана Россия.
Пришли на мой кровавый пир
Лишь сосны грозные, седые.
Закат был как бокал вина.
Не пьем мы красных вин однако.
Что ж... будет жизнь прекращена
Пятнистой кошкой с острой лапой.
Желал красиво умереть.
Пока лишь жил совсем позорно...
И судорожно сжимаю плеть
Рукой насмешливой и черной.
Уже совсем недалеко,
Вот, наконец, сейчас он прыгнет!
Но плеть взвилась вокруг клыков
Кривой, играющею линией.
Я понял: был не хлыст в руках
И потому лишь он изломан
Что нужно обмануть врага
Лукаво свившимся питоном.
А змеи, как известно, всех
Красивым телом побеждают.
Вот чудный бесподобный мех
В тисках чешуйчатых играет.
Но он еще давал отпор,
Кричал, хрипел, кусал удава...
Я не стерпел, бежал, как вор
Туда, где пел закат кровавый.
* * *
Осень. Лазурно уплыли черты.
Вижу твои смех, в небесах утопающий.
Листья прозрачные горько желты.
Прелый, истлелый бальзам для рыдающих.
Сколько уставших пело тебя,
Осень? Закатная память как осень.
Сладко бродить никого не любя.
Сладко в других ненавидеть себя.
Сладко грустить под вершинами сосен.
ГРУЗЧИК
Своему учителю
Сергею Сербину (Гаврилычу)
Он перед бочкой — как артист
А бочка хочет вниз
Она на лестницу рычит
Как бы гепард кубизма.
Она набуськалась вином
А он сегодня трезв
Как дипломат перед войной
Иль утро стюардессы
Или — составщик поездов
Кому сто грамм вина —
Как в бочку с порохом пистон
Или в обком гранату
Граниты лестницы ведут
В Египет погребов
Где два служителя кладут
Ту мумию на бок
Чтоб Апис брюхо ей вспоров
Отправил к богу Ра
Но этот жест и топором
К ревизии бугра...
А он стоит тореадор
А бочка — рыжий бык
Сто килограммов помидор
Для связей и гульбы
А он — закусит рукавом
Когда она — внизу
Окончив номер роковой
Как раб перед Везувием.
СТАРЫЙ СТУЛ
Я работаю грузчиком
И разбиваю стулья
Старый стул, крепкий стул, во дворе он стоит.
Я его разбивал, а он даже не скрипнул.
Весь коричневый, как виолончель или скрипка,
На которой играет последний старик.
Я его пощажу, снова снегом засыплю,
И пойду в институт не учить, а таскать.
Но никто не виновен: на морозе лишь — сопли.
В аудитории Ньютон-дурак и Паскаль.
Мой портрет не висит: не Вийон, только Толик.
До меня тоже грузчик был — Витя Гюго.
Где же Леди моя — урожденная тори?
Но однако приходит с буфетом фургон.
Старый стул, пощади! Я сегодня жалею,
Завтра скажут — и буду рубить, как палач.
Лучше б жуликом быть. Как Вийон или леди.
Эта леди, — да что она так вам, рабочий, сдалась?
Просто рифма, рабочий, а стул подарила
Чья-то бабушка, старый коричневый стул
И охранник, стрелявший большого комдива,
Зимней рыбы любитель — спит на посту.
Но не спится в фургоне ни Урсу, ни Гомо,
Реквизит наш — лохмотья, да сломанный стул.
Наш фургон у тунгусов. Пора уже трогать.
Завербуюсь с волками на север, восток.
А на запад нельзя, а на запад — закрыто.
Да и честно сказать — там едва ли нас ждут...
Добро утро, охранник! На машине, на крытой
Лютню, гриф отвезу, в лютый холод сожгу.
Но в душе буду помнить то яркое пламя,
Что дают наши вещи, когда они плачут.