О себе: «Я родился в Москве в 1928 г. Мой дед, Юлий Айхенвальд, известный литературовед и философ, был в 1922 г выслан из СССР в составе группы видных деятелей русской культуры... Отец мой, «красный профессор»-экономист, был расстрелян как «враг народа» в 1941 г. Меня арестовали в 1949 г. и сослали в Казахстан на 10 лет. В 1951 г. арестовали снова, и с 1952 до 1955 г. я находился в Ленинградской тюремной психиатрической больнице. После реабилитации я окончил педагогический институт и до 1968 г. преподавал литературу в старших классах школы. В 1968 г. я подписал письмо протеста против суда над Гинзбургом и Галансковым, был за это уволен из школы, потом восстановлен, но в школу я не вернулся, а стал работать как литературный и театральный критик... Главными своими работами я считаю следующие: «По грани острой. Книга стихов и прозы» (Мюнхен, 1972), «Остужев» (М., 1977), «Високосный год. Книга стихов и прозы» (Мюнхен, 1979), «Дон-Кихот на русской почве» (Нью-Йорк, ч.1: 1982, ч.2: 1984), «А.И. Сумбатов-Южин» (М., 1987).» (Стихи и цитируемый текст взяты из книги «Стихи и поэмы разных лет» (М., 1994).)

От автора: Первый мой самиздат — очевидно, «Синтаксис» № 1, 59 г. 5 стихов. Подобрал плохо: Алики Гинзбург и Русанов убедили не вникать и не напрягаться: теперь «Синтаксисы» пойдут у них, возможно, еженедельно. Но за «Космическое» отвечаю вполне.

Дальше сразу вопрос: а что такое «самиздат»? Если только самодеятельная периодика — тогда у меня крупный перерыв в стаже, до 78 года, «37» №№ 16-17 с крупной зато и публикацией — 50 страниц стихов в две колонки. Через 12 лет удалось это издать книжкой «Стихи из журнала» 6 п/л. Часть M. Шейнкер взял для «Вестника новой литературы» № 2 (1990). И, в общем, больше стихов за один раз у меня пока и не издавалось. В 81-м, кажется, стихов 30 поместил питерский «Грааль»; и совсем, считаю, неплохо почти лист подобрал МАНИ = Московский Архив Нового Искусства. Что не так удивительно: соседи по этому М.Н. искусству и подбирали. Там же и статьи, визуальные и предметные работы. Годы 82-85, выпуски 3-5. Удивительнее крепкий молчок, круглый и успешный: уверенное отсутствие и этих статей-стихов и просто моей фамилии во всех недавних МАНИпуляциях — cкажем, передачах НТВ Курляндцевой, Романовой, Паниткова; тоже бывших соседей. Коллег. Тогда молодых, поздней энергичных.

Из МАНИ здесь около половины стихов. Но чем хуже журнала самодельная книга? Книжки моих стихов делали Е.Л. и Л.Е. Кропивницкие. В 70-73 выпускали свои «Бортовки» Н. Боков и С. Бычков: вышли Сатуновский, Айги, я. Подбирал, печатал, давал мои стихи хотя бы Л.Е. Пинский. Не говоря уж об авторе. Стопка А4 пополам считалась как бы уже книжкой. И если «самиздат» — неконтролируемое автором распространение продукции этого автора, то вся жизнь — самиздат, не считая мелочи. Не прятал и не контролировал вполне осознанно. Не сам как не издавался, реально так и не издаюсь. Как и не передаюсь НТВ.

Вот что он сам пишет про свои стихи:

«Я, как известно, прозаик. Стихи играют в моем творчестве дополняющую роль, Они написаны от имени моих героев. Но некоторые из них — просто описание моих персонажей (таких, например, много в цикле «Монстры»). Другие созданы от лица довольно конкретных героев моих рассказов. Естественно, мне было легко «переселяться» в них и из их «нутра» писать эти стихотворения. Но есть некоторое обобщающее Лицо — метагерой, от имени которого написаны наиболее запредельно-философические циклы стихотворений.»

В журнале «Новое литературное обозрение» № 14 (1995) поэт Владимир Британишский пишет:

«Студенческое поэтическое движение было в Ленинграде тех лет общегородским явлением, литобъединения в вузах росли как грибы. Самым заметным и признанным у молодежи города в 55-57-м годах было наше литературное объединение в Горном институте, руководил им Глеб Семенов, участниками его были поначалу Городницкий, я, Агеев, Тарутин, Геннадий Трофимов, Лидия Гладкая, Лина Гольдман, Михаил Судо, позже пришли в институт Андрей Битов, Яков Виньковецкий, Эдуард Кутырев, Григорий Глозман, Елена Купман, многие из них стали впоследствии профессиональными литераторами, но в создании атмосферы тех лет участвовали и те, которые не стали. К нашему лито потянулись студенты из других вузов и нестуденты. В 1955-м пришел к нам в качестве «вольноопределяющегося» Глеб Горбовский, живший поблизости от Горного института и женившийся затем на Лиде Гладкой и уехавший с ней на Сахалин, а впоследствии работавший в геологических экспедициях сезонно многие годы. В сентябре 1956-го, сразу по моем отъезде в Сибирь, в горняцкое лито были приняты филологи: Кушнер, студент Герценовского педагогического института, и Нина Королева, аспирантка Пушкинского дома, только что окончившая университет...

Происходили общегородские вечера студенческой поэзии. В актовом зале Политехнического института<...>

Студенческое поэтическое движение, естественно, соприкасалось и переплеталось с первыми ростками «самиздата» — рукописными и ротаторными журналами, альманахами, сборниками и с оживлением студенческой стенной печати, существовавшей легально, но вышедшей за рамки и подвергшейся разгрому».

В основе любого кружка, круга, клана лежит какое-то первое знакомство. Два студента мехмата МГУ, Леонид Иоффе и Евгений Сабуров, познакомились летом 1962 года. Позднее к ним присоединились еще несколько человек, постоянно пишущих стихи: в 1963 году Анатолий Маковский, тогда аспирант мехмата; в 1964-м — Валерий Шленов; в 1967-м — Михаил Айзенберг. Еще позже в состав «постоянных участников» вошел Виктор Коваль (ни к какой группе себя не причислявший). Около десяти лет кружок существовал как общность авторов, очень разных (в том числе и по возрасту), но близких в основных творческих позициях. Литературные контакты членов кружка были не слишком широки и намеренно избирательны. Показателен в этом смысле перечень авторов первого (впрочем, и единственного) номера самиздатского журнала «Литературный вестник», составленного в 1969 (1970?) году. Поэзия: Дмитрий Авалиани, Айзенберг, Иоффе, Алексей Королев, Маковский, Сабуров, Шленов. Проза: Зиновий Зиник, Лев Меламид, Сергей Симаков, Михаил Айзенберг. Это едва ли не единственная попытка публикации на родине. (Иоффе и Сабуров участвовали еще как авторы и составители в создании университетского литературно-художественного журнала в 1965 году). Следующим этапом были уже публикации в русских журналах за рубежом с середины 70-х годов.

Стремление к какой-либо публичности в этой среде вообще не культивировалось. Стилем жизни было не замкнутое, но достаточно обособленное существование пересекающихся дружеских кружков с широким спектром интересов (литературных, художественных, религиозных, научных) и регулярным общением. Чтение стихов сразу стало естественно-необходимой частью такого общения.

Постепенно складывалась особая форма литературного бытования: и открытого, и камерного одновременно. Ее основой стали еженедельные встречи по определенным дням: «субботы» у В. Шахновского, «четверги» у З. Зиника, «пятницы» у М. Айзенберга. У каждого дома были свое ядро постоянных гостей и широкий круг эпизодических посетителей. С течением времени эти регулярные собрания самопроизвольно меняли характер, нарабатывали специфический этикет и превращались в подобия литературно-художественных салонов. (Слово «салон» не имеет здесь никакого иронического оттенка.) Этот новый характер общения был наиболее проявлен, пожалуй, в «четвергах» Зиника, где осознанно культивировалось искусство «высокого разговора». Постоянными посетителями «четвергов» были (кроме нескольких членов кружка) Павел Улитин, Юрий Айхенвальд, Александр Асаркан, Александр и Лев Меламиды, Виталий Комар, Владимир Паперный, Семен Файбисович.

Совсем другая (и удаленная не только географически) зона литературных контактов — авторы из Новосибирска, куда в самом конце 60-х годов переехал А. Маковский, его новые друзья и соратники Евгений Харитонов, Иван Овчинников и др.

Все последующие даты для кругового общения и печальны, и пагубны: отъезд из страны Л. Иоффе в 1972 году и З. Зиника в 1975-м. Примерно с середины 70-х годов оставшиеся участники группы постепенно вовлекаются в более широкий круг бурно структурирующегося московского андеграунда, и говорить об изолированном существовании кружка, видимо, уже непродуктивно.

Первые выпуски альманаха «Московское время», отпечатанные на машинке, переплетенные вручную, тиражом 7-10 экземпляров, появились в начале 70-х годов. Альманах был задуман поэтами одного дружеского круга, членами университетской литературной студии «Луч», которой и по сей день руководит Игорь Волгин.

Это были Александр Сопровский (1953—1990), Татьяна Полетаева, Александр Казинцев (1953), Бахыт Кенжеев (1950), Алексей Цветков (1947), Сергей Гандлевский (1952); все, кроме Цветкова, — москвичи. Все, кроме Т. Полетаевой, — студенты разных факультетов Московского университета.

Если память мне не изменяет, за три-четыре года своего существования «Московское время» выпустило пять-шесть сборников, состоявших главным образом из стихотворений. Но были там и критические заметки, были, по-моему, и рассказы; иллюстрировал издание Михаил Лукичов.

«Московское время» охотно печатало поэтов «со стороны», разумеется, если и «гостями» и «хозяевами» ощущалась эстетическая и мировоззренческая общность. Альманах печатал стихи Елены Игнатовой, Натальи Ванханен, Юрия Кублановского, Павла Нерлера, Владимира Сергиенко, Виталия Дмитриева и других.

Когда сборники выходить перестали, название «Московское время» не забылось и закрепилось за небольшим кругом литераторов. К этому времени Цветков и Кенжеев эмигрировали, Казинцева отнесло к почвенничеству в исполнении журнала «Наш современник». «На новеньких» были Дмитрий Веденяпин, Григорий Дашевский, Виктор Санчук.

В первые годы горбачевской перестройки один из наиболее авторитетных столичных поэтических клубов, обязанный своим существованием, главным образом, Александру Сопровскому, по привычке и в ознаменование преемственности был назван «Московским временем».

«Московское время» не имело манифеста, и, может быть, со стороны и на расстоянии лет виднее, существовал у названных поэтов общий знаменатель эстетики и мировоззрения, или эта общность мнимая, объясняемая только взаимной приязнью. Мне представляется, что родство все-таки было. Речь идет о категорическом неприятии советского режима; об убеждении, что объективной реальностью, «данной нам в ощущениях», жизнь не исчерпывается, потому что за нею стоит тайна; нам казалось, что игра не отменяет личностного начала в искусстве и ответственности за свои слова. Мы любили литературную традицию, и в то же время с подозрением относились к снобизму «хранителей ценностей» и «жрецов всего святого». С другой стороны, самозабвенное растворение в «новоязе» казалось нам скорее поэтическим поражением, чем победой. Разумеется, я округляю задним числом, но что-то такое в воздухе и высказываниях тех лет несомненно присутствовало. А, кроме того, все это было настояно на водке и не отличалось удручающей и чрезмерной серьезностью и последовательностью. «Мы прожили юность не хуже других, и так, как не смог бы другой...», — писал об этом московском времени Александр Сопровский.

Еще в 1958 году в августе я впервые пережил состояние, при котором вся внешняя Вселенная вдруг охватывается тобой как свое тело, а свое тело распространяется во Вселенную. Лишь пятнадцать лет спустя я нашел описание сходного состояния у Андрея Белого, когда он взошел на пирамиду Хеопса. В 80-е годы я назвал это «выворачивание» или «Инсайдаут». Метаметафора это инсайдаут. «Человек — это изнанка неба / Небо — это изнанка человека» («Компьютер любви», 1983 г.) Подобным зрением кроме меня к тому времени обладали три поэта: Александр Еременко, Иван Жданов, Алексей Парщиков.

С 1969 по 1986 год я был аспирантом, а затем старшим преподавателем Литературного института. Творчество свое держал в тайне, как показали события, не напрасно. В 1986 году по требованию КГБ я был от преподавания отстранен. Причина — метаметафоры. Все началось в 1975 году, когда после лекции меня остановила на лестнице Ольга Свиблова: «Вы обязательно должны прочесть стихи моего мужа» — я испуганно шарахнулся в сторону. В литинституте были одни графоманы.

— Мой муж Алексей Парщиков, ваш студент, он стесняется подойти.

Из вежливости я взял домой рукопись, чтобы выбросить ее на помойку с кипой других. Но дома с первых же строк почувствовал большого поэта.

Вскоре Парщиков привел ко мне в дом еще двух поэтов — Жданова и Еременко. Мы встречались порой по два раза в неделю. Фактически в моем доме возник подпольный семинар по метаметафоре, хотя само слово «метаметафора» возникло в моем сознании лишь в 1982 году. До этого мы пользовались другим термином — «Мистериальная метафора». Дело в том, что в «Евангелии от Фомы» я нашел такие слова Христа: «Когда вы сделаете единое как многое — многое как единое, верх как низ — низ как верх, внутреннее как внешнее, внешнее как внутреннее, тогда вы войдете в Царствие». Для меня это самое полное описание метаметафоры.

Первый вечер Парщикова, Еременко, Жданова я провел на свой страх и риск в каминном зале ЦДРИ.

Для маскировки вместо термина «мистериальной метафоры» я употреблял довольно громоздкое определение «Метафора эпохи теории относительности Эйнштейна». Но маскировка не помогла. КГБ привалил в ЦДРИ на другой же день и потребовал, чтобы меня никогда больше не допускали к ведению вечеров. Вот почему второй вечер метаметафористов с концептуалистами в 1983 году прошел без меня.

В 1984 году в печати появилась все же моя статья «Метаметафора Алексея Парщикова» («Литературная учеба» № 1). Приведу отрывок из этого манифеста, замаскированного под предисловие:

«Парщиков один из созидателей метаметафоры, метафоры, где каждая вещь — вселенная.

Такой метафоры раньше не было. Это зрение человек — вселенная. Привыкайте к метаметафорическому зрению, и глаз ваш увидит в тысячу раз больше, чем видел раньше».

Парщиков, Жданов и Еременко видели мир метаметафизически — четырехмерно.

Недавно КГБ вручил мне протокол о сожжении моего дела под кодовым наименованием «Лесник»; сожжено дело лишь летом 1990 года. Статья, которую мне клеили, грозила тюрьмой и ссылкой. «Антисоветская пропаганда и агитация с высказываниями ревизионистского характера». Вот так вывернулась метаметафора из четырехмерности космоса в одномерность Лубянки. «Поэт в России больше чем поэт». Правильно. В России он еще и Лесник.

Самодельный поэтический альманах «Список действующих лиц» был изготовлен в начале 1982 года. В альманахе участвовали ученица Е. Харитонова Марина Андрианова, шедшие от обэриутов Михаил Новиков и Андрей Дмитриев, постфутурист Борис Колымагин, а также испытавшие сильное влияние Вс. Некрасова Иван Ахметьев и Михаил Файнерман (см. в главе «Минимализм»). Однажды по случаю авторы альманаха охарактеризовали себя «ретроавангардом», понимая под этим естественное стремление вернуться к живым корням, минуя «совписовское» болото.

Альманах Эпсилон-салон возник как сумма эстетических тенденций небольшой группы литераторов, собиравшихся в 82-85-м годах на квартире у Михаила Бараша на Ярославском шоссе. Постоянными участниками этих собраний были братья Михаил и Александр Бараши, Валерий Крупник, Николай Байтов, Александр Платонов, Александр Курганцев, Вадим Певзнер. В различные периоды в собраниях также участвовали Владимир Друк, Геннадий Кацов, Владимир Строчков, Александр Левин, Олег Дарк. Круг этих литераторов довольно тесно переплетался с знаменитым в те годы салоном Наташи Осиповой на Пушкинской улице. При создании альманаха в конце 1985 года к участию в нем были приглашены такие авторы, как Лев Рубинштейн, Михаил Сухотин, Дмитрий Пригов. В последующие годы альманах охотно поддерживали своими текстами Игорь Левшин, Владимир Сорокин, Аркадий Бартов.

Редакторами альманаха были Николай Байтов и Александр Бараш. Всего с 1985 по 1989 год вышло восемнадцать выпусков альманаха в машинописном исполнении, объемом по 70-80 страниц, тиражом по 9 экземпляров. Каждый выпуск планировался и создавался как некий литературный мета-объект, то есть в нем предполагалась (и заявлялась) внутренняя связность большая, чем это обычно бывает в журналах и альманахах. Создание такого рода связности являлось как бы художественным способом осмысления литературной ситуации (в рамках небольшой группы постоянных участников альманаха), — ее различных граней, внутренней цельности и движения.

После прекращения «Эпсилон-салона» были составлены в следующие годы три тематических сборника, являвшихся его концептуальным продолжением. Это — «Видимость нас», сборник прозы, составители Олег Дарк и Николай Байтов, издан «Гуманитарным фондом» в 1991 году; «Язык и действие», сборник драматических опытов, составители Николай Байтов и Игорь Левшин, издан «Литературным агентством Руслана Элинина» в 91 году; «Слова на ветер», сборник прозы и визуальной поэзии, составители Олег Дарк, Николай Байтов и Михаил Сухотин, — не издан никем по сей день.

ЦИТАТА: Членом клуба «Поэзия» считается любой, написавший не менее восьми строк о свойствах страсти.

ИНФОРМАЦИЯ: Московский клуб «Поэзия» объединял тех, кого критика ввиду безысходности именовала «новой волной», «авангардом», «андеграундом», «постмодерном» и т. п. В клубе мирно сосуществовали концептуалисты, неоклассики, полистилисты, метаметафористы, иронисты и просто поэты.

ЦИТАТА: Наиболее известный и многочисленный клуб «Поэзия» организовался в 1985 году благодаря инициативе Леонида Жукова, сумевшего получить разрешение на проведение клубных встреч в одной из жилищных контор на окраине Москвы. Здесь сошлись наиболее яркие звезды московского андеграунда разных поколений, такие, как Дмитрий Пригов, Нина Искренко, Игорь Иртеньев, Лев Рубинштейн, Евгений Бунимович.

Довольно быстро выявились три главные группировки, в основе которых лежали как эстетические, так и личные пристрастия. Пригов, Рубинштейн, Айзенберг, Гандлевский, Кибиров, Сухотин объединились в группу «Задушевная беседа». Искренко, Бунимович, Арабов, Иртеньев, Еременко, Аристов, Строчков, Левин, Шатуновский, Немировская составили «Третье объединение». Левшин, Кацов, Бараш, Байтов, Дарк, Гуголев, Туркин назвали свой кружок «Эпсилон-салон».

ПРИМЕЧАНИЕ: «Третье объединение» родилось еще в студии Ковальджи, «Эпсилон-салон» — см. выше.

ПРЕЗЕНТАЦИЯ: Первой официальной презентацией клуба «Поэзия» можно считать скандальный вечер в клубе фабрики «Дукат», уже вошедший в легендарную историю московских тусовок.

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: ...поэтический вечер в ДК завода «Дукат» летом 1987 года: деликатные любители поэзии штурмовали черный ход и окна клуба, как рок-фанаты на концерте заезжего кумира.

ЦИТАТА: О печати клуба «Поэзия». Печать клуба «Поэзия» лежит на всех его членах.

АКЦИИ: Из последних акций наиболее запала в души москвичей и гостей столицы «заключительная акция по подведению итогов коллективного бездействия» в очереди перед московским «Макдональдсом» (1991, автор — Нина Искренко). Акция закончилась во дворе Литинститута принятием в члены клуба А.И. Герцена с одновременным вручением ему переходящего знамени клуба, которое ему удалось удержать до рассвета. Существенный резонанс имели Первые Ерофеевские чтения в вагоне электрички «Москва — Петушки» (авторы — Павел Митюшев и Владимир Тучков), а также Альтернативные Ерофеевские чтения «В поисках Московского Кремля» (авторы — Павел Митюшев и Нина Искренко).

КОНСТАТАЦИЯ: На рубеже 90-х поэты — члены клуба получили достаточную известность, появились многочисленные публикации, вышли книги стихов... В ситуации распада еще недавно столь многочисленных московских поэтических клубов и андеграундных групп клуб «Поэзия», быть может, благодаря неиссякаемой творческой энергии Нины Искренко продолжал влачить свое призрачное, фантомное существование, изредка ошарашивая праздных москвичей своими акциями, проходившими в режиме «Бродячей собаки».

Трагическая смерть Нины Искренко в 1995 году, видимо, поставила точку в истории клуба...

Союз молодых литераторов «Вавилон», история которого восходит к 1989 году, — попытка объединить новых авторов: поколение 20-летних. В одноименном альманахе (16 самиздатских номеров, затем — 4 типографских номера), в книжках серии «Библиотека молодой литературы» представлены несколько десятков авторов со всех концов России. Они же дважды, в 1991 и 1994 годах, собирались в Москве на Фестивали молодой поэзии. Инициатором и лидером этого движения является поэт Дмитрий Кузьмин.

Здесь представлены также некоторые авторы немного постарше из разных городов, не попавшие в предыдущие главы.