419. Н. А. НЕКРАСОВУ
25 июля / 6 августа 1875. Баден-Баден
Baden-Baden. 6 августа.
Многоуважаемый Николай Алексеевич. Я давно уже не имею от Вас никаких известий, и я не знаю, где Вы находитесь. Но так как по прежним Вашим письмам видно, что Вы около 1-го числа готовились оставить Карабиху 1, то я посылаю настоящее письмо в Петербург, с тем чтобы Вам переслали по месту нахождения. С этой же почтой посылаю рассказ «Сон в летнюю ночь», который прошу напечатать в августовской книжке. Я потому желаю этого, что 8-й № выйдет еще без Фукса, и следовательно, избавится от лишней придирчивости 2. Я просил бы Вас, ежели Вы будете в Петербурге, проследить за корректурой, а буде Вас нет в Петербурге, то поручить это Плещееву, к которому, впрочем, я и сам пишу.
Не знаю, хорош ли рассказ, боюсь, чтоб не вышел первый блин комом. Меня заинтересовала собственно идея. Пользуясь господствующею ныне манией праздновать всякие юбилеи, я хотел сопоставить обыкновенному юбилею — юбилей русского мужика. Разумеется, во сне. Мне кажется, что рассказ вышел удачен, особливо вторая половина. Ежели название «Сон в летнюю ночь» не понравится, то можете вместо него поставить «Торжество ревизской души», а не то можно оба названия оставить: «Сон в летнюю ночь, или Торжество ревизской души». К сентябрьской книжке, не позже 1-го числа, пришлю еще рассказ «Благонамеренных речей» 3. Почти уже готов. Да затеял я фельетон «Дни за днями за границей» вроде «Дневника провинциала» 4. Хочу опять Прокопа привлечь. Как Вам это кажется?
Все лето была здесь погода петербургская, а теперь из рук
вон. Дождь три дня льет как из ведра, ни луча солнца, и холод чисто осенний. Носу нельзя на улицу показать. Право, какая-то неудача преследует меня, и я упорствую в мысли, что остаться в России до сентября было бы лучше и выгоднее. Впрочем, я чувствую себя почти в таком же положении, как в прошлом году. Ревматизм не совсем еще оставил, но почти оставил. Кашель и сердцебиение — по-прежнему беспокоят. Не забудьте, что я до последней недели капли вина не пил, ни пива, ни кофе, и только в последнюю неделю позволяю себе в три дня полбутылки St-Julien 5 с содовой водой.
Завтра или послезавтра ожидаю Белоголового, который решит, что мне нужно предпринять. Но у меня план перезимовать в Париже. Трактирная жизнь мне несносна, а в Париже я могу нанять на 8 м<еся>цев меблированную квартиру дешевле, нежели в этой благовонной дыре, называемой Баденом, и устроиться удобнее и даже теплее, нежели в другой благовонной дыре, называемой Ниццею. Я озлоблен на Баден, или, собственно говоря, на русских откормленных идиотов, здесь живущих. Представьте, только поп да кн<язь> Горчаков заявили мне о своем участии, когда я здесь издыхал 6. Из прочей массы свиней ни одна не шелохнулась. Каково бы ни было достоинство моих литературных занятий, но несомненно, что публика меня читает. И ни единого звука. Даже просто больной умирающий соотечественник — и тот бы имел право на внимание. Не то чтобы горько это, но отвратительно. Поэтому-то для меня так и гадка перспектива Ниццы, где ничего другого не ждет, кроме идиотской русской напыщенности. Решительно уеду в Париж, что бы ни говорил Белоголовый.
Прощайте, будьте здоровы, не забывайте преданного Вам
М. Салтыкова.
Передайте мой дружеский поклон Зинаиде Николаевне и напишите о своих прожектах.