422. П. В. АННЕНКОВУ
15/27 августа 1875. Баден-Баден
Баден-Баден. 27 августа.
Где Вы, вседобрейший и вселюбезнейший Павел Васильевич? Вот уж полтора месяца, как Вы исчезли из Бадена, и с тех пор об Вас ни слуху ни духу. Ходил на Вашу квартиру узнавать, но хозяйка ответила, что ничего не знает, и что, вероятно, Вы на прежнюю квартиру не воротитесь. Впрочем, пишу к Вам в Констанц, думая, что Вы уже покинули русские паражи 1. А я все еще в Бадене, и со времени Вашего отъезда видел только доктора Белоголового, который, против воли, пробыл здесь дней с 10, да еще литератора, а не негоцианта Елисеева, который тоже пробыл дня четыре. Остальное время, т. е. целый месяц, провожу в величайшем уединении. Белоголовый остался здесь так долго по следующему случаю: у него в № умерла княжна Мышецкая. Жена Белоголового дальняя родственница княжны, и <та> пришла к ней проститься, а в это время случился с нею удар. Представьте себе положение бедного Белоголового, который в этот самый день собирался
уехать в Париж. Пролежала эта барыня в бессознательном положении в № Белоголовых 4 дня и наконец во вторник ночью на прошлой неделе умерла там же. Белоголовый был решительно как потерянный, тем более что можно было подозревать, что он, по родству, что-нибудь украдет. Наконец, в пятницу приехал брат княжны из Пскова и развязал Белоголового, который в тот же день и уехал в Париж.
А с Елисеевым другая оказия: его принимают за Елисеева-виноторговца, или, по малой мере, за брата его, и во всяком немецком городе, где он на некоторое время останавливается, являются к нему индивидуумы с предложением выгодных сделок. В Эмсе он долгое время испытывал гнев хозяйки гостиницы, которая, видя в нем виноторговца, с негодованием рассказывала всем и каждому об его скупости и делала ему всякие шиканства 2. С большим трудом разъяснился этот водевиль с переодеванием.
Я тоже покидаю благовонную дыру, известную под именем Бадена, покидаю 5-го или 6-го числа и еду в Париж по 15-е октября, а оттуда в другую благовонную дыру — Ниццу по 15-е апреля будущего года. Скучно — адски; даже Париж не привлекателен, потому что и там без знакомых не весело. От скуки пишу; думаю, что с лишком листов на 5 послал разного материала в «Отечественные записки» 3.
Хорошо, кабы Вы черкнули мне хоть несколько строк, как и где Вы предполагаете устроиться с осени. Право, хотелось бы общение в мыслях иметь.
Знаете ли, я начинаю думать, что моими писаниями никто не интересуется, и что «Отеч<ественные> записки», несмотря на 8 тыс. подписчиков, никто не читает. Т. е. читает какой-то странный читатель, который ни о сочувствии, ни об негодовании заявить не может. Это вопрос очень интересный, кто теперешний русский читатель? Во всяком случае, он читает в одиночку, как древле в одиночку < — — — >, ни с кем не делясь своими впечатлениями. Это штука почти безнадежная, и на старости лет тяжело ее переживать.
В Париже увижусь с Тургеневым, но, во всяком случае, надоедать ему не буду 4. Думаю прожить там так же уединенно, как и в Бадене, тем более что вечера для меня еще опасны.
В Баден явился Соллогуб — эксперт по устройству тюрем, вероятно, потому, что его самого нужно посадить в тюрьму 5. Приехал осматривать здешние тюрьмы и ездил в Брукзал. Встретил меня на променаде — и не познал. Я тоже.
Был здесь еще Тимашев и, прожив два дня, удрал в Париж с Мак-Магоншей беседовать 6.
Пожалуйста, передайте сердечный поклон от меня и от
жены многоуважаемой Глафире Александровне и поцелуйте детей.
Прощайте, будьте здоровы и богом хранимы.
Ваш
М. Салтыков.
На конверте: Grand Duche de Bade. Constance. Poste restante. M-r Paul Annenkoff. Почтовый штемпель получения: Constance. 30.8.75.