478. П. В. АННЕНКОВУ
3/15 апреля 1876. Ницца
15 апреля. Ницца.
Пишу Вам, многоуважаемый Павел Васильевич, в такой день, когда во всей России пахнет ветчиной и творогом, с тем чтобы завтра пахло поносом. Послезавтра уезжаю из Ниццы в Париж, где остановлюсь rue Lafitte, 38, Hôtel Meklembourg, с хозяином которого я уже списался. Это очень маленький отель, в котором мы осенью 6 недель прожили без неприятностей. Пугает меня то, что со вчерашнего дня началась здесь анафемская погода: и ветер, и холодно. Может быть, и остались бы еще переждать, но хозяйка наша уже сдала квартиру, и волей-неволей приходится уезжать. Впрочем, лишь бы доехать до Парижа, а дома можно сидеть и там, как сижу в Ницце. В Париже думаю пробыть до 10 мая, а там заеду на некоторое время в Баден, повидаюсь с Вами.
Я ничего не работаю, да и работать не могу: кажется, конец пришел. Не знаю, что будет летом. Надо будет в деревню ехать, но тут вопрос: что, ежели я там захвораю? Здоровье мое хотя и лучше, но остатки упорно остаются налицо. До сих пор пальцы сгибаются с трудом и в сочленениях опухоль. Если даже все останется в нынешнем виде, то представьте себе, какое тусклое существование ждет впереди. Никаких развлечений, ни общества, только заботы о сохранении паскудной жизни.
Вот и Самарин умер. В России — плач, словно совершилось
народное бедствие. А в сущности, право, только одним ограниченным человеком меньше. Чего желал этот человек — от того бы нам, конечно, не поздоровилось. Для меня всегда казалось загадочным, как это человек пишет антиправительственные брошюры, печатает их, и его оставляют фрондировать на покое. Не оттого ли это, что он на той же почве стоял, как и само правительство, и даже, пожалуй, похуже? А как личность, он казался мне неприятным и напыщенным, как попович в случае. Таков должен был быть певчий Разумовский на другой день после того, как уконтентовал 1 кроткую Елисавет. Впрочем, я его только один раз видел, и то давно2. С тех пор, может быть, он и переменился. Представьте себе кн<язя> Черкасского министром вн<утренних> дел — какого бы он нам перцу задал! — а умри он теперь, в печати поднялся бы вой.
Живя за границей целый год, я все рвался душой в Россию, а теперь, как приходит время возвращаться туда, чувствуется какая-то тревога. По-видимому, не сладко там; опять придется окунуться в водоворот журналистики, а это все равно что быть на содержании у старухи. Хлопоты с цензурой унизительные, и, право, я удивляюсь Некрасову, как он выдерживает это. Как хотите, а это заслуга, ибо, собственно говоря, он материально обеспечен. Стало быть, тут что-нибудь, кроме денежного расчета, действует. Боюсь, что он устал: что-то начинает поговаривать об отставке. А без него мы все — мат.
Прошу Вас передать от меня и от жены почтение уважаемой Глафире Александровне и поцеловать детей.
До свидания через три-четыре недели.
Весь Ваш
М. Салтыков.
На конверте: Allemagne. Baden-Baden. Sophienstrasse. M-r Paul Annenkoff.
Почтовые штемпеля: Nice. 15 avr. 1876, Ausg. 18.4 и др.