502. Н. А. НЕКРАСОВУ
13 октября 1876. Петербург
13 октября.
Письмо Ваше, где Вы пишете, что Вам получше, поистине облегчило и меня и всех, составляющих наш кружок 1. Дай бог, дай бог! Болезнь Ваша тревожит и мучит меня лично совершенно так же, как и моя собственная. Тоскливо, тревожно, ничего делать не хочется. Условия деятельности так сложились, что она возможна только вместе, а без деятельности и жизнь имеет мало смысла. Мы до того отожествились с нашей специальностью, литературным трудом, что сделались вне ее почти негодными для существования. В этом отношении наша жизнь может быть названа даже проклятою. У меня не раз бывали порывы выбиться из нее, но я убежден, что как только настала бы минута освобождения, так тотчас же
убедился бы, что мне ничего больше не остается, как слоняться из угла в угол без дела.
Пишите, пожалуйста, как Вы себя чувствуете. Ежели сами не можете часто писать, то попросите А. Н. Еракова, который теперь, вероятно, с Вами. Как ни прискорбно Ваше отсутствие, но все-таки, я думаю, лучше было бы Вам провести зиму где-нибудь в теплом климате, где не так мрачно, как в Петербурге. В эту самую минуту, как я пишу настоящее письмо (ровно в полдень), почти ничего не видать — такой туман. А настоящая осень — сравнительно еще очень хороша.
Славянский вопрос здесь все еще на первом плане, хотя уже замечаются некоторые признаки реакции — в литературе. Мне кажется, что «Вестник Европы» поставил вопрос довольно верно. За ним последовала «Молва», где есть очень умная статья Драгоманова, хотя и без особенного таланта 2. В будущем № «Отеч<ественных> записок» в статьях Елисеева 3 и Михайловского 4 ставится вопрос тоже на умеренную точку зрения. Мое личное мнение, что вопрос этот для России не полезен. Под шумок его издан, например, закон, разрешающий губернаторам издавать обязательные постановления или, попросту говоря, законы же. Это невероятно, но это правда. Когда я представлял в «Истории одного города» градоначальника, который любил писать законы, то и сам не ожидал, что это так скоро осуществится. Вообще делается почти странным жить на свете.
У нас здесь ходят разнообразные слухи о депутациях, являющихся якобы в Ливадию и требующих войны. Между прочим, совершенно гомерический рассказ о некоем проходимце Пороховщикове, который, не будучи никем уполномочен, ездил депутатом от гор < ода > Москвы и, к удивлению кн<язя> Долгорукова, генерал-губернатора, посылал к нему телеграммы о своем времяпровождении в Ливадии, вытребовал себе особый вагон для следования в Москву и телеграфировал на известных станциях, что он будет тогда-то, вследствие чего уже к нему являлись депутации. Ведь это почти повторение «Ревизора».
«Новое время» все продолжает свирепствовать и — приобретать успех. На мое личное замечание, что у него не осталось никаких союзников в литературе, кроме «Моск<овских> вед<омостей>» да «Русского мира», Суворин отвечал: что ж, и прекрасно! Из этого Вы можете судить, до каких пределов этот человек дошел. Несмотря на мое расположение к Лихачеву, ужасно хочется, чтоб эта гнусная газетчонка хлопнулась. Но много еще глупых людей — и успеху «Нового времени» покуда еще ничто не грозит.
«Отеч<ественные> зап<иски>» № 10-ый пойдет в цензуру, наверное, в пятницу, 15-го числа, и, ежели не встретится препятствий, выйдет 19-го. Есть там и мой рассказ, который я насилу написал и за который, по обыкновению, боюсь5. За Вашим отсутствием не с кем и посоветоваться.
Прощайте, кланяйтесь Анне Алексеевне, Зинаиде Николаевне и Александру Николаевичу6. Пожалуйста, пишите или заставьте Ал<ександра> Ник<олаевича>, отсутствие которого тоже нами очень и очень чувствуется.
Жена Вам кланяется и искренно желает доброго здоровья.
До свидания. Жму Вашу руку.
М. Салтыков.