503. П. В. АННЕНКОВУ
1 ноября 1876. Петербург
Петербург, 1 ноября.
Пишу к Вам, многоуважаемый Павел Васильевич, или, лучше сказать, возобновляю прерванную временно корреспонденцию, имея некоторую уверенность, что настоящее мое письмо уже застанет Вас в Бадене. Вместе с тем посылаю Вам
изданные особой книгой «Благонам<еренные>речи» в 2-х томах, кои и прошу принять в Ваше благорасположение 1. Когда Вам нечего будет делать, возобновите в своей памяти мои рассказы: взятые в совокупности они имеют несколько другой смысл, нежели читанные урывками в журнале. А впрочем, прочтете или не прочтете — все-таки я исполняю приятнейший долг, посылая Вам их.
Я в России с 31-го мая 2, и ощущаю это уже по одному тому, что болезнь сердца в значительной мере усугубилась сердечною болью. Нехорошо у нас. Что касается до моего личного здоровья, то оно кой-как бредет; ревматизмов нет, но упадок сил большой, и от этого наплыв тоски и полного бездействия. По временам чувствую, что становлюсь в тупик, а так как мне, по грехам моим, еще рано на покой, то выходит из этого нечто довольно мучительное. Серьезно говоря, допеваю, кажется, последние песни. Да и все допевают. Сегодня, например, воротился из Крыма Некрасов — совсем мертвый человек. Ни сна, ни аппетита — все пропало, все одним годом сказалось. Не проходит десяти минут без мучительнейших болей в кишках, и таким образом идет это дело уж с апреля месяца. Вы бы не узнали его, если б теперь увидели. Я был хорош, а он теперь — две капли воды большой осенний комар, едва передвигающий ноги. Лечит его Боткин (он с ним и в Крым ездил) и хотя подает надежду, но, кажется, больше для времяпровождения. Во всяком случае, с жизнью покончено, как и у меня, т. е. остается уже не жить, а кое-как обороняться от небытия.
У нас здесь не то что скучно, а как-то срамно. С одной стороны, Черняев с своими добровольцами разъясняет перед лицом Европы, что такое господа ташкентцы 3, с другой стороны, в такие серьезные минуты издается постановление, в силу которого губернаторам предоставляется право писать законы 4. Вы, может быть, пропустили этот факт без внимания, а, право, он достоин того, чтоб над ним задуматься. У меня был изображен Помпадур, имевший страсть к законодательству и писавший средние законы, между прочим «устав о печении пирогов» («запрещается печь пироги из песку, глины и прочих строительных материалов»), — теперь этот Помпадур будет воспроизведен в самой жизни. Так-то жизнь иногда идет на перебой самой невероятной сатире. Кто мог думать, что я в этом случае буду пророком — а вот, однако ж, вышло, что я все это предвидел и изобразил. Но этого мало: серьезность минуты не мешает вести борьбу с нигилизмом. Политические процессы следуют одни за другими, не возбуждая уже ничьего любопытства, и кончаются сплошь каторгою 5 — excusez
du peu 6. Каторга — за имение книги и за недонесение — это уже почти роскошь для такого бедного государства, как наша Русь. Подумайте только, как мало нужны нам люди и как легко выбрасываются за борт молодые силы — и Вы найдете, что тут скрывается некоторый своеобразный трагизм.
Славянский вопрос овладел публикой, которая, по-видимому, обрадовалась ему, потому что он освобождает ее от обязанности читать. Книги совсем не идут; подписка на журналы, вероятно, упадет самым скандальным образом; даже газет не читают, кроме нахального «Нового времени». «Голос» представляется изящно убранной гостиной перед этим литературно-политическим нужником. Все понятия как-то изумительно перемешались: ни правды, ни чести — ничего больше не существует, а об уме и говорить нечего. Это-то и поразительно, что даже глупая подлость — и та удается, лишь бы была подлость.
Напишите мне что-нибудь о себе: адски скучно должно быть Вам в кругу таких дипломатов, как Колошин и Эссен, и таких литераторш, как Баратынская 7 и Михайлов (он ведь тоже литераторша) 8. Удивляться должно, как не воспользовались Колошиным в сих деликатных обстоятельствах. Но, во всяком случае, Вам жить хоть и скучно, но не срамно. А я, кажется, скоро совсем утрачу вкус к жизни.
Прощайте; прошу Вас передать от меня и от жены поклон многоуважаемой Глафире Александровне и поцеловать детей. Живу я теперь на Литейной, дом № 62.
Искренно преданный Вам
М. Салтыков.
На конверте: Allemagne. Baden-Baden. Poste restante. M-r Paul Annen-koоf.
Почтовые штемпеля: С.-П.бургск. п. о. С.-П.бурго-Варшавск. ж. д. 1 нояб. 1876; Ausg. 10.11 и др.