28 марта 1878. Петербург
Извините меня, многоуважаемый Алексей Михайлович, что долго не отвечал на Ваше письмо. Дело в том, что каждая книжка журнала причиняет столько хлопот и моральных мучений, что просто не знаешь, что делать. Вот и 3-ю книжку насилу выдали — так разгулялась цензура.
Да, умер Некрасов, умер в величайших физических страданиях. Талант его был в самой поре, и громадная толпа, провожавшая его на кладбище, засвидетельствовала, что он жил и писал недаром. Произвел ли бы он что-нибудь лучшее, т. е. прибавил ли бы что-нибудь к своей славе — этого я не берусь разрешать. Последние вещи его были скорее слабы, и у нас есть поэма его «Пир на весь мир», два раза, при жизни его, вырезанная цензурой из журнала 1, которая, по моему мнению, очень груба. Но ведь и требовать многого нельзя от человека, которого ежемгновенно неслыханная болезнь в сто ножей резала. В последние дни он как-то опустился и все откровенничал с Сувориным: боялся, вероятно, чтоб сей откровенный наездник как-нибудь не < — — — > на его могилу.
Но ничего своими интимностями не достиг: Суворин все-таки < — — — >, хотя думал, что воздвигает покойному монумент2. Теперь «Отеч<ественные> записки» остаются за остальною компанией, и в настоящее время идет дело об утверждении меня официальным редактором 3. Утвердят ли — не знаю, но вот уж с месяц об этом хлопочем.
Все стихотворения Ваши помещены в мартовской книжке и расчет за них, а равно и за прошлогодние, сделан, и Арцимовичу переданы деньги: я сам видел расписку4. Благодарю, что не забываете «Отеч<есгвенных> записок», хотя не могу не посетовать на Вас за постоянно унылый тон Ваших стихов.
Вы спрашиваете, почему меня нет в февральской книжке? — очень просто: статью мою цензура из книги вырезала5. А из статьи, помещенной в январской книжке, выдрала 9 страниц, т. е. всю внутренность6. Вот и извольте писать при таких каторжных условиях. Вы живете за границей, и, может быть, думаете, что у нас здесь свободы всякие. Одно у нас преуспеяние: час от часу хуже. Правду сказала Хвощинская: бывали времена хуже, подлее — не бывало7. Да, не бывало — клянусь, так! Что-то похожее на бешенство наступило.
Завидую Вам, но в то же время и удивляюсь: как Вы можете с таким курсом мириться.
До свидания, многоуважаемый Алексей Михайлович; ежели что-нибудь есть, то шлите.
Искренно Вас уважающий
М. Салтыков.
28 марта. Литейная, 62.