18 октября 1878. Петербург
Многоуважаемый Александр Николаевич.
Обыкновенно «Отеч<ественные> зап<иски>» начинали год Вашей комедией — позвольте думать, что и в будущем году не последует в этом отношении перемены. Я читал в газетах, что комедия у Вас уже написана и будет поставлена в половине ноября на сцену1. Не знаю, в какой мере это справедливо, но, во всяком случае, убедительнейше прошу Вас уведомить меня о Ваших намерениях. Я до сих пор не писал к Вам об этом, потому что слышал, будто Вы зажились в деревне. Да и теперь хорошенько не знаю, воротились ли Вы в Москву.
Что касается до меня, то я, по-прежнему, страдаю одышкой и каким-то необыкновенным кашлем, которым даже дома всем
надоел. Да и себе самому я надоел недугами. Понятно, что в таком положении худо работается. Чувствую, что пора умирать, да и хорошо бы, а тут надо журнал редактировать. Не могу без страха вспомнить, что впереди еще остается пять лет контракта. А журналы между тем плодятся — в будущем году в одном Петербурге будет пять штук больших, тогда как литературных сил совсем не прибавляется2. И что такое совершается кругом — совсем понять нельзя. И никто не помогает разъяснению, а напротив, стараются замять и затемнить. Недавно две девицы опять стреляли в жандарма, да еще в городового стреляли. С 1863 года начался этот хаос — подумайте, 15 лет!
Пожалуйста, напишите, можем ли мы рассчитывать на Вашу новую комедию: нам это очень-очень важно. И об деньгах тоже — когда Вам выслать.
До свидания. Искренно Вам преданный
М. Салтыков.
18 октября. Литейная, 62.