567. В. В. ГРИГОРЬЕВУ
20 ноября 1878. Петербург
Милостивый государь Василий Васильевич.
Усерднейше прошу Ваше превосходительство извинить меня за назойливость. Представляемую при сем мою собственную статью я предполагал поместить в ноябрьской книжке «Отечественных записок», но так как, по мнению компетентных людей, это могло бы повлечь за собой арест книжки, то, разумеется, я предпочел не подвергать журнал этой случайности. Тем не менее я считаю возможным обратиться к Вашему превосходительству, во-первых, потому, что вы, как мне всегда казалось, небезучастно относитесь к моей литературной деятельности, а во-вторых и потому, что, по прочтении настоящих объяснений, Вы, быть может, не откажете мне в некоторой поддержке.
Мысль моего нового рассказа заключается в том, что с тех пор, как наша администрация выдвинула на первый план вопросы так называемой внутренней политики, то для людей, даже весьма умеренно-либеральных, ежели они не мировые судьи и не члены земских управ, пребывание в провинции и в особенности в деревнях сделалось почти немыслимым. Я нимало не касаюсь в рассказе самого существа упомянутых вопросов, я говорю только о том, что, будучи представлены толкованию низших представителей администрации, они могут привести к результатам неожиданным и нежелаемым. Герой моего нового рассказа — становой пристав. В редком из моих
прежних очерков не упоминается об этом должностном лице, и потому с этой стороны рассказ не представляет ничего нового. Хотя же мне небезызвестен циркуляр Главного управления по делам книгопечатания, приглашающий относиться к чинам полиции с большею осмотрительностью, но так как я всегда очень тщательно индивидуализировал изображаемые мною лица, то и полагал, что действия того или другого из них не могут быть распространены на действия полицейских чинов вообще. Скажу даже более: таких становых приставов, какой изображен в прилагаемом рассказе, в действительности совсем не существует; но существует наклонность и возможность войти на эту покатость — ив этом-то собственно, то есть в указании этой покатости, и заключается вся задача моего рассказа. Думаю, что ежели Ваше превосходительство дадите себе труд прочитать его, то Вы сами согласитесь, что никаких других толкований и вывести из него нельзя.
Все это я, конечно, мог бы гораздо обстоятельнее объяснить Вашему превосходительству на словах, но, к сожалению, мучительная болезнь не позволяет мне отлучиться из дома.
В заключение, вновь извиняясь в моей настойчивости, я позволяю себе обратиться к Вашему превосходительству с покорнейшей просьбой разрешить мне, могу ли я поместить прилагаемый рассказ в декабрьской книжке журнала, не подвергая, ради его, книжку задержанию. Для выслушания этого решения я явлюсь к Вам лично, как только состояние моего здоровья дозволит мне сделать это.
С истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего превосходительства покорнейший слуга
М. Салтыков.
20 ноября 1878 г.