638. А. Н. ЭНГЕЛЬГАРДТУ
28 марта 1880. Петербург
28 марта. П.бург.
Многоуважаемый Александр Николаевич.
Извините, что долго не писал к Вам. Дело-то не делается скоро, и только на днях сказано последнее слово. И вышло это последнее слово неприятное. Обе статьи Ваши, уже набранные, подверглись остракизму, под опасением ареста книжки, в которой будут напечатаны1. Само собой, что ввиду этого нужно покориться. Вообще, не остается ничего другого, как претерпевать. Извините меня, но я даже удивлен, что Вы не постигли это и пишете об урядниках и проч<ем>, когда я Вам уже сообщал, что это особы неприкосновенные. Очень и даже до глубины жаль, что Ваш труд пропадает, но помочь этому решительно не в силах. Доходил до высших инстанций — больше идти некуда. И заметьте, что я довольно-таки выпустил и пригладил. Не хотите ли вот что: может быть, какая-нибудь газета возьмется напечатать. Газет не арестуют, и они рискуют только предостережениями — в этом выгода их положения. Так может быть... Если Вы согласны, то напишите. Что Вы скажете, например, о «Нов<ом> времени»? Хоть это газета грязненькая, но она способна порисковать ради розничной продажи. А не то и мы подождем до более благоприятных обстоятельств, хотя для первой статьи (о земле) едва ли таковые настанут. Нет ли у Вас еще чего-нибудь «деревенского», но не столь бьющего в нос? Весьма бы обязали, приславши. Чтобы Вы убедились, какие приятства соединены с изданием журнала, скажу Вам одно: из февральской книжки вырезано 4 статьи. Пришли и вырезали, и приказали еще бога молить, что совсем всю книжку не арестовали2.
Статью «Год в батрачках» я прочитал и в течение летних
месяцев помещу, хотя она и слабовата, т. е. не очень интересна3. Гонорар — 60 р. за лист. Так и передайте. Жму Вашу руку.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.
Не хорошо здесь живется. А к тому же, целую зиму я проболел. Кашель необычайный и задыхаюсь. На лестницу всходить — мученье. Почти совсем не выезжаю. Хорошо бы — смерть.