835. Н. A. БЕЛОГОЛОВОМУ
15 мая 1882. Петербург
15 мая.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Известие, сообщенное Вами о Тургеневе, повергло меня в необыкновенное уныние 1. Хоть я и не был с ним особенно близок, но все-таки это личность крупная и как-то тяжело слышать упоминание о смерти рядом с именем человека, послужившего развитию каждого более или менее порядочного человека. Буду надеяться, что болезненный казус и на этот раз разрешится благополучно. Смертей больше нежели достаточно. Вот Новодворский умер; к нему на смену отправился умирать Ясинский (Макс<им> Белинский), в чахотке, почти безнадежный. Невольно приходит на мысль: а следующая очередь за кем? Оно, пожалуй, было бы и нехудо попасть в очередь, да хлопот и мученья много. Вы, господа медики, все стараетесь продлить, а по нынешнему времени лучше и целесообразнее было бы сократить и устранить хлопоты. Вот Вы не читаете «Московские ведомости», а мы читаем. И узнаем оттуда, что у нас есть не только права, но и более того, — обязанности и даже политические. И напрасно-де хлопочут об конституции — она давно у нас есть и заключается в присяге 2. Вот как прочтешь такую вещь и знаешь, какой она эффект производит в известных сферах, так и думается: как было бы хорошо ничего этого не читать, не слышать и даже букв этих не видеть. Серьезно Вам говорю, что когда я прочитал эту передовую статью (третьего дня), то со мной почти припадок сделался. Не злобы, а безвыходного горя и отчаяния.
Статья о Лонгфелло получена, но будет помещена не ранее, как в июльской книжке 3. Ежели требуются деньги, то напишите: вышлем вперед.
Семья моя вчера отправилась на дачу в Ораниенбаум, я же остаюсь здесь до вторника, потому что вчера майскую книжку отправили в цензуру, и во вторник срок. Вероятно, в Рамбове будет гадко (дачи сам не видал, но, говорят, хорошая, и плачу 1000 рублей), но я не очень-то забочусь. Чем хуже, тем скорее ликвидация. Именно только хлопот и мученья много, а то, пожалуй, было бы даже лучше какой-нибудь хорошенький тифец заполучить.
Гр<игорий> Зах<арович> удивил меня. Во-первых, ни с того, ни с сего, начал разговор о своих отношениях к редакции, и, во-вторых, опять поднял вопрос о квартире 4. А в заключение возвещает приезд Екатерины Павловны 5 в Петербург. Не сидится покойно, да и все тут. Вопроса об отношениях к редакции никто не возбуждал и в мыслях ни у кого не было
переменять эти отношения. А вот вопрос о квартире для меня очень существенный, и возбуждает его Гр<игорий> Зах<арович> аккуратно каждый год перед самым сроком возобновления контракта (1 июня). Представьте мое положение: и корректуры читай, и рукописи редактируй, и пиши, и с цензурой убивайся да еще квартиру ищи. И все это летом, когда хочется хоть некоторое время отдохнуть. Что касается до приезда Екат<ерины> Павл<овны>, то я объясняю его так: Гаспер сказывал, что в конторе было получено открытое письмо на имя Екат<ерины> Павл<овны>, извещающее о смерти родственника и о наследстве. Что такое — Гаспер объяснить не умеет, но письмо послал в Париж. Я отвечал (вместе с сим) Гр<игорию> Зах<аровичу>, что не желаю заниматься квартирою, и даже готов совсем отказаться от редакции, ежели меня будут продолжать тиранить. Я не честолюбив и ищу хоть немного спокойствия. Сам ни на чье спокойствие не посягаю и прошу, чтоб на мое спокойствие не посягали.
На вопрос Ваш о Колпакове, Унк<овский> и Боровик<овский> отозвались, что это заурядный делец по вексельным и конкурсным делам и интереса его общество представлять не может и не должно. Что же касается до подписки «Голоса», то она значительнее, чем когда-либо.
До свидания. Жму Вашу руку и прошу Вас передать мой дружеский привет многоуважаемой Софье Петровне. Когда выезжать будете из Парижа, напишите.
Ваш
М. Салтыков.