898. А. Л. БОРОВИКОВСКОМУ
31 января 1883. Петербург
31 января.
Многоуважаемый Александр Львович.
Вы, как ревностный читатель «Нового времени», конечно, уже знаете о постигшем «Отеч<ественные> зап<иски>» втором предостережении 1. Судя по сильной мотивировке, вероятно, вслед за сим последует и третье предостережение, хотя бы мы и белую бумагу выдали. Очевидно, что тут есть уже предвзятое намерение. А может быть, и совсем закроют журнал. Как бы то ни было, но я пишу к Вам, так сказать, накануне умертвия. Притом пишу больной, потому что посыпавшиеся в последнее время невзгоды, очевидно, доконают меня. Николадзе, на которого ссылаются, — только для прилику; главная же цель — я. Вот бог привел наконец: после тридцатипятилетней деятельности удостоиться непостыдной смерти. «Соврем<енная> идиллия», вероятно, не будет кончена, по крайней мере, в «Отеч<ественных> зап<исках>» 2. Написал для февральской книжки четыре сказочки — как-то зазорно совсем не являться 3. Да, и февральская книжка печатается. Странное дело: знают люди, что их ждет умертвие, а хлопочут, спешат.
В февральской книжке будут два Ваших стихотворения «Из черных дней». Их откатали еще до предостережения. Из прочих Ваших стихов я буду печатать постепенно, ежели «Отеч<ественным> зап<искам>» будет суждено еще просуществовать 4. Но «Весна» Вам совсем не удалась. Неясно, сбито, не вытанцовалось. Передумайте его вновь. Непременно, потому что по пошибу стихотворение может выйти хорошее. Только необходимо с грамматикой согласовать, потому что Вы знаете: тупа философия и косноязычна реторика без грамматики. Стихотворение «О постройках» я показывал Унковскому — ему очень понравилось. Но анекдот случился не с Мишей, а с Володей, а потому и посвященье адресовано последнему. Вместо «Миша» употреблено уменьшительное «Воля». Но когда это стихотворение будет распубликовано — не знаю 5. Вы не можете себе представить, какую скромность вливают в редакторские сердца предостережения, особливо когда многим людям есть будет нечего (и мне не масленица будет).
Я нигде не бываю, ничего не знаю и ничем не интересуюсь, хотя и оказывается, будто я потрясаю не только Россию, но и иностранные государства. Десница Каткова явно простерлась надо мною и вдохновляет Феоктистова. Вы не можете себе представить, что тут происходит. Островский министр
брата своего (Александра) походя поносит. Филиппов Тертий, который всегда с удовольствием со мной в карты играл, только о том твердит, что меня истребить надо. Орест Миллер... ах, что такое этот человек сделался! Представьте себе, хуже чем прежде был, гаже, подлее. А мы-то думали, что гаже и быть не может.
Толстого я тут выделяю. Неинтересно ему — вот и все. Да и когда ему читать, чтобы убедиться лично?
Лихачевы на днях племянницу выдали замуж — помните Шурочку? Выдали за лекаря Раздольского, который нарочно с нею сюда приехал, чтоб в Петербурге вкусить. Наняли комнату в chambres garnies 6, где и произошло все. То-то, я думаю, крику было. И соседям радование. Вчера я был у них: у нее совсем глаза свиные от употребления сделались. Голову понурила, рот разинула, глаза мутные. И родители Скерлетовы тут же; приедут обратно в Винницу и будут говорить: как мы в Петербурге веселились. У Раздольского средства хорошие: 60 р. в месяц жалованья, да ей родители обещали на первый год дать 300 рублей. А у ней, судя по лицу, и теперь уж десять человек в брюхе сидит. Право, никогда я не видел девицы, которую бы замужество до того угнело и обнаружило. Истинно вам говорю: как потерянная ходит. И все молчит и в темноту смотрит. Смотрите, однако ж, Вы не насплетничайте.
Забываю я Вам адрес Елисеева написать. Вот он: France, Nice, Alpes maritimes. Petite rue St. Etienne. Villa des Essarts. Напишите ему, утешьте старца.
Прошу Вас передать от меня и от жены сердечный привет многоуважаемой Елизавете Юльевне.
Крепко жму Вашу руку.
М. Салтыков.
На конверте: Екатеринославской губернии. Верхнеднепровского уезда на станции Саксагань. Его высокородию Александру Львовичу Боровиковскому.
Почтовые штемпеля: СПб. 2 февраля 1883 г.; Саксаганская П. С. 8 февраля 1883 г.