905. А. Л. БОРОВИКОВСКОМУ
13 марта 1883. Петербург
13 марта.
Многоуважаемый Александр Львович.
Настасья Михайловна, как Вам уже известно, родила. Ребенок при рождении весил 14 фунтов, так что Ал<ексей> Мих<айлович> 1 выразился, что и поросят таких тяжелых не бывает < — — — >.
Стары мы стали ужасно. Ал<ексей> Мих<айлович> так постарел, что даже часто его видящих поражает < — — — >.
Что касается до Еракова, которого я продолжаю не видеть, то он даже скромного А<лексея> М<ихайловича> конфузит < — — — >.
Из дому его за это гоняют, так он к А<лексею> М<ихайловичу> обедать ходит и «в особенности детей» утруждает. И при этом лжет, как Павлуха Танеев. На днях уверял, что он хранит в Ораниенбауме 400 бутылок Понте-Кане с 1848 года, но что ему еще обещали сто бутылок столетней мадеры и кажется он это дело обделает. «Вот тогда приезжайте обедать!» Даже лакей, подавая кушанье, насилу удержаться может, а Ал<ексей> Мих<айлович> глядит на него во все глаза и бессознательно отвечает: «а? так вы думаете, что скоро получите?» < — — — >
Но со мной другой анекдот. Представьте себе, я осужден на непечатание. Штука очень простая. Феоктистов самым наивным образом заявляет: как только в «Отеч<ественных> зап<исках>» что-нибудь появится Салтыкова, то сейчас же арестовать книжку. Согласитесь, что ни в каком государстве до такой простоты не додумались бы. А так как я не желаю похоронить журнал, и так как это последний год моего контракта с Краевским, то я и решился молчать 2. А в будущем году посмотрим: может быть, и опять придется молчать. Совсем. А мне-то наивные люди говорили, что со мной не так-то легко поступить! Выходит, что и легко и сердито. Да еще меня же публика будет обвинять — знаете ли Вы, например, что подписка на «Отеч<ественные> зап<иски>» уже с месяц почти совсем прекратилась, так что мы недосчитаемся по малой мере полуторы тысяч подписчиков?
Унковский сегодня едет в Одессу ходатайствовать перед Судебной палатой. Не завидую я ему. Каждый день вставать с мыслью о пропитании — ужасно не лестно. Старик ведь он — и вот едет за пропитанием в Одессу! шесть дней туда и назад, там дня четыре. А потом приедет в Петербург, и опять за пропитанием в Коммерческий суд да в Окружной. И дел мало:
наискосок Утин перехватывает, Дальше — Герард. Поясницы у них чугунные, языки — суконные, лбы — медные.
В мартовской книжке, которая вчера отправлена в цензуру, помещены все остальные Ваши стихи 3. Остаются: «На постройке», которые ныне печатать нельзя, и еще «Весна», о которой я Вам написал, но, к сожалению, Вы молчите 4. Ежели есть у Вас еще стихи, то присылайте. Теперь весна, и не писать стихов невозможно. Есть у нас стихи Надсона, да он вообразил себя Натаном Мудрым и пущает такую философию, что надо читать натощак 5.
Вот все, чем могу Вас утешить на сей раз. Главное дело: жив курилка, а остальное приложится. Представьте себе: глупые девы ходят и у швейцара спрашивают, не сослан ли я. Когда же разрешится этот проклятый женский вопрос?
Последнее не мешает мне, однако ж, свидетельствовать глубочайшее почтение Елизавете Юльевне, а равно и от жены. Детей целую. Константина своего собираюсь определить в гимназию, во 2-ой класс (экзамены на Фоминой); сущую девицу Елизавету — в пансион Оболенской тоже во второй класс. Есть ли у вас задачники: Малинина и Буренина и Евтушевского? Загляните и скажите: не следует ли этих мудрецов повесить?
Весь Ваш
М. Салтыков.