992. Н. К. МИХАЙЛОВСКОМУ
14 февраля 1884. Петербург
Многоуважаемый Николай Константинович.
Письмо сие передаст Вам А. М. Скабичевский. Увы! мои сказки похоронены, и что еще больше досадно, я на март передал в типографию еще 4 сказки и думал, что отработался, а выходит, что только всуе труждался зиждущий и должен был сегодня же взять сказки эти обратно 1. Ибо там действующим лицом является Орел, а из слов Петрова я заключаю, что в февральских сказках главным образом обращено было внимание на Льва. А ныне и Крылову запретили бы писать на эти темы.
Скажу Вам откровенно, мне становится невыносимо скучно. И стар я и болен, а тут еще в цензурный комитет требуют и работу уничтожают. Крепко подумываю я об отставке, хотя полуголодная старость вовсе для меня не привлекательна, особливо при тех требованиях, которые установились в моей семье. Но ведь дело все-таки, очевидно, к тому идет. Представьте себе, что дано 3-е предостережение — ведь вырезка статьи есть благосклонность, на которую нельзя рассчитывать, ежели не представляются доказательства исправления — и закрытие журнала на 6 месяцев. Как тогда поступить? Что делать с редакцией в течение этого времени? Продолжать уплачивать содержание, но из чего? Уж и теперь подписка ниже прошлогодней на 700 подписчиков, а дальше, вероятно, пойдет хуже. Выше 7500 ожидать нельзя, потому что в настоящую минуту всего 6925. Я, по крайней мере, положительно намерен, в случае 3-го предостережения, окончательно отказаться. Повторяю Вам: я совсем не в таких блестящих обстоятельствах, чтобы не нуждаться в «Отеч<ественных> зап<исках>», но положительно недоумеваю, как тут быть. Добавьте к этому еще след<ующее>. Петров, требуя от меня сегодня вырезки статьи моей, между прочим выразился, что это делается по особенному вниманию Феоктистова, который не хочет покуда дать 3-го предостережения и, приостановив журнал, отдать его под цензуру. Когда же я возразил, что правило об отдаче под цензуру до больших журналов не касается, то он не без иронии воскликнул: «ах, да! я и забыл! точно! точно! не касается!» В сущности, очевидно, что у них уже все подстроено и готово.
На всякий случай, не хотите ли Вы такую комбинацию? Дождавшись выхода мартовской или, пожалуй, апрельской книжки, предложить редакцию Карновичу. Вы бы могли оставаться в том же положении — об эТоможно бы с Карнов<ичем>
условиться — и прочие сотрудники тоже. Я же продолжал бы участвовать в журнале в качестве сотрудника.
Пишу Вам все сие откровенно и жду Вашего откровенного ответа. Войдите в мое положение не только как редактора, но и как участника в распоряжении матерьяльными средствами журнала. Нехорошо, ежели он будет доведен до банкротства, а это непременно будет, ежели продолжать те же траты, которые делались доныне и против которых я никогда не возражал, покуда шло процветание.
До свидания. Жму Вашу руку.
М. Салтыков.
Письмо сие предайте смерти посредством сожжения.
С.
Полонский Яков пишет в «Ниве» воспоминания о Тургеневе;2 я только в последнем № прочитал — нельзя себе представить, что это за глупость. А прежде, говорят, еще глупее было. Это мзда за якшание Тургенева со всяким смердом. Как только умер, так и поползли к его трупу черви неусыпающие.