1036. П. В. АННЕНКОВУ
26 мая 1884. Сиверская
26 мая.
Многоуважаемый Павел Васильевич.
Благодарю Вас за участливое письмо, которому, впрочем — признаюсь откровенно — я придал бы еще больше цены, если б оно не было вызвано моим собственным письмом 1. Вот это-то и составляет истинную скорбь: погибает человек насильственною смертью, человек, который около сорока лет делал дело по мере разумения, не колеблясь и не предательствуя — и никому как будто до этого дела нет. Получил от добровольцев несколько соболезновательных писем — немного, — но и то под псевдонимами 2. Где, кроме пошлого и оголтелого Пошехонья, может быть такое явление, чтобы вчерашний день не имел ничего общего с нынешним, никакой связи? А со мной именно так случилось. Я не о том совсем говорю, что литература должна была выразить открыто соболезнование по поводу «Отеч<ественных> зап<исок>». Я знаю, что это немыслимо и даже материально невозможно. Но ведь могли же, например, Островский, который, неизменно 15 лет сряду, начинал новогодие журнала, или гр. Л. Толстой, который, за месяц
до закрытия, писал и мне и журналу похвалы 3, — могли же они хоть несколькими строками заявить мне — письменно, а не печатно — что понимают нечто. Нет, ни один ни слова. Вот почему мне вспомнился Тургенев, который совсем не так бы поступил. Я отлично понимаю, что Тургенев имел свои недостатки, но в то же время не могу не согласиться с словами Михайловского (по поводу смерти Т<ургенева>), что если бы он даже ничего больше не написал, то и в таком случае он был нужен для литературы, имя его было нужно, присутствие 4.
О себе ничего определительного сказать Вам еще не могу, кроме того, что я как будто разом окунулся в воды забвения. Даже объявления о моих сочинениях сомневаются печатать. Буду ли печататься и где именно — не знаю. Живу теперь на даче и вот мой адрес: Пет<ербургско>. Варшав<ская>жел. дор., станция Сиверская, дача Шпёрера.
Кое-что пишу, но вяло и неохотно 5. До сих пор не могу опомниться, что меня лишили ежемесячной беседы с читателем. Читатель был единственное существо, которое я любил — и вот на склоне моих дней у меня это существо отняли. Мудрено в 59 лет изыскивать новые пути общения и придумывать новые формы.
Но помимо меня, нельзя не пожалеть и об «Отеч<ественных> зап<исках>». Поистине, это был единственный журнал, имевший физиономию журнала, насколько это в Пошехонье возможно. Стасюлевич издает ежемесячный альманах 6, Юрьев — что-то колеблющееся, неопределенное 7. У Стасюлевича уже до октября все книжки готовы. Во всяком случае, беллетристика, с смертью «Отеч<ественных> зап<исок>», окончательно замерла. Не только мне, но никому из молодых нет охоты писать. Наиболее талантливые люди шли в «Отеч<ественные> зап<иски>», как в свой дом, несмотря на мою нелюдимость и отсутствие обворожительных манер. Мне — доверяли, моему такту и смыслу, и никто не роптал, ежели я изменял и исправлял. В «Отеч<ественных> запис<ках>» бывали слабые вещи, но глупых — не бывало. Я даже придумать не могу, как все это опять войдет в колею. Скучно, погано писать сделалось — вот что слышишь. И хотя, разумеется, нужда заставит писать, но можно себе представить, что выйдет из этой вымученности. Я Вам скажу прямо: большинство новых литерат<урных> деятелей, участвовавшее в других журналах, только о том и думало, чтобы в «Отеч<ественные> зап<иски>» попасть. Вот Вам характеристика журнала, и позволяю себе думать, что в этой характеристике я занимал свое место.
Теперь, литературным судьею сделалось — правительство. Ведь это же сущий вздор, будто «Отеч<ественные> зап<иски>» служили чем-то вроде конспиративной квартиры. Просто, живое слово не нравилось. Находят, что достаточно Атавы и Авсеенка с прибавкой старых патентованных подлецов: Григоровича, Майкова, Полонского и Данилевского. Да будет.
Прощайте, будьте здоровы. Жена и дети Вам кланяются и Павла Павлыча обнимают. Я было совсем забыл, что Вы маленькую Лизу обидели, но она сейчас же вспомнила: выпил мой чай.
Ваш
М. Салтыков.
Успенский получал у нас 250 р. за лист. Разумеется, сейчас же побежал к Стасюлевичу: спасите! Сей мудрец предложил 150 р. за лист, и притом с тем, чтобы не часто печатать 8.