1041. Г. З. ЕЛИСЕЕВУ
11 июня 1884. Сиверская
11 июня.
Многоуважаемый Григорий Захарович.
На даче летом дело не так-то скоро делается — вот почему я до сих пор не отвечал на Ваше письмо 1. Единственные юристы, которые были у меня здесь (сам я до сих пор в Петербург не ездил), — это Унковский и Лихачев. Вы не написали мне, каким порядком Вы сделали в Гатчине завещание, крепостным или домашним. Но ежели даже и крепостным порядком сделали, то это нисколько не мешает Вам его изменить. Приводимое Вами сомнение, будто бы завещание, сделанное в России, не может быть отменено за границей, не имеет никакого основания. Завещания, являемые за границей в Консульствах и в Посольствах, имеют совершенно такую же силу, как и завещания, являемые крепостным порядком в России. Всего же лучше, ежели Вы, не нарушая силы Гатчинского завещания, сделаете за границей крепостным порядком (т. е. с явкой у Консула) дополнительное завещание
относительно тех капиталов, о которых в Гатчинском завещании не упоминается. Формулу завещания и все, что следует Вам, конечно, сделают в Консульстве, где эти дела бывают очень часто. Я охотно прислал бы Вам эту формулу, но решительно никого не вижу. Унковский промелькнул и удрал в деревню до 15 августа. Лихачев теперь в высшей степени взволнован случившимися передрягами и тоже уехал на дачу в Финляндию. Во всяком случае, мой совет таков: сделайте дополнительное завещание, в котором откажите остальной капитал Ваш Обществу для пособия русским литераторам и ученым, с тем чтобы оно такой-то процент выдавало и т. д. Что касается до дарственной записи, о которой Вы пишете, то, по уверению тех же юристов, это сделать совсем нельзя 2. Ежели Вы решитесь на это, то я Ваши билеты продам и капитал вышлю Вам, а Вы приобретете на него за границей консолидированные фонды дешевле, нежели здесь.
Вы пишете, что связь моя с читателем не порвалась 3. Порвалась, в том-то и дело, что порвалась. И не знаю, восстановится ли. Ведь надобно еще вновь обресть то душевное равновесие, которое нарушено. Меня нынче избегают. Либералы, как Таганцев, Самарин и т. п., прямо боятся меня, как распубликованного. Пошехонье помнит недолго, а забывает — скоро.
Екатерина Павловна была у нас на даче. По-видимому, она согласна будет жить везде, где Вы пожелаете, и ждет Ваших распоряжений. Относительно Матреши скажу Вам следующее. Был у меня в имении бурмистр Максим Андреич, который еще родителям моим служил и знал меня с малых лет. Потом поступил управляющим ко мне с братом (общее имение) и когда брат умер 4, то на вопрос мой: согласен ли он остаться у меня, отвечал: я образ снимал Вашему братцу до смерти оставаться у Вас. Вот я и пригласил его на этом основании управлять имением около Ораниенбаума 5. И что же! не прошло и осьми месяцев, как он стал проситься к матушке Казанской (престол). Уехал на месяц, да так и ездит о сю пору.
С Лихачевым случился необыкновенный казус, о котором Вы знаете, конечно, из газет. Я его с тех пор не видал, но поистине душевно жалею об нем. В мелкой прессе положительная сатурналия 6. Все над ним глумятся, и вряд ли он опять поднимется. Смешное — это всего страшнее. Я, впрочем, ни мало не изменяю к нему отношений.
Прощайте, будьте здоровы и не забывайте обо мне.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.
Кривенко, как слышно, будет скоро выпущен. Но ничего верного не знаю. А «Отечеств<енные> записки» закрыты навсегда. Ну, не позор ли?