1060. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
27 июля 1884. Сиверская
Сиверская. 27 июля.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Извините, что несколько дней оставил Ваше письмо 1 без ответа. Последние дни я занят был окончанием ликвидации «Отеч<ественных> зап<исок>» и теперь, слава богу, отделался. Ликвидация принесла мне 1550 рублей — вот какую уйму! Это — последний литературный мед. Но хорошо, во всяком случае, что я отделался от Краевского.
Вы пишете, что прекращение «Отеч<ественных> зап<исок>» оказывается для Вас ощутительным — я этому верю. Не потому, чтобы я превозносил этот журнал выше небес, но потому что если у него не было положительных качеств, то было отличнейшее качество отрицательное. Он представлял собою дезинфектирующее начало в русской литературе и очищал ее от микробов и бакцил. Вы это качество оцените очень скоро, ибо и теперь читать русскую книгу все равно что нюхать портки чичиковского Петрушки. Деревянный Стасюлевич, конечно, останется по-прежнему деревянным, а «Русская мысль»,
несмотря на добрые намерения, пребудет, по выражению Успенского, телятным вагоном, куда заперли всевозможных сборных телят, и везут неведомо куда и неведомо зачем 2. А об газетах и говорить нечего — это именно портки, и Вы совершенно правильно поступите, подписавшись на «J<ournal> de St. Petersb<ourg>» или на «Herold».
Я ужасно болен. Лето у нас анафемское, холодное, а дача подобная леднику. Это меня Елизавета Аполлоновна угощает. Я рвусь что-нибудь приобрести, какой-нибудь теплый угол, а ей ничто не нравится, непременно нужно пакости. Я двадцать шесть лет на своих плечах несу обузу кормления, а не заслужил, чтобы мой голос имел какое-нибудь значение. Это просто убийство. Она никак не может понять, что я не Шереметев и не Самуил Поляков, и требует реку, парков, оранжерей и т. п. Я хотел купить усадьбу в Ржеве, и уверен, что было бы там отлично, — по милости супруги, ничего не удалось. Вы, может быть, скажете, что я нелеп, что я мог бы и не смотреть на женские прихоти, и т. д. Но поймите меня; я болен до того, что ни осмотра сделать не могу, ни даже передвижений. Она и пользуется этим, чтоб убивать меня. Буквально, я беспомощен, и с этой стороны смерть была бы для меня истинным благом. Я уже и не ищу имения: знаю наперед, что эта бессердечная женщина все спутает. Бессердечие, соединенное с ограниченностью, — это такая твердыня, против которой бессильно все.
Я кашляю и задыхаюсь. Сверх того у меня мучительно начинают болеть ноги. И с этим я должен проводить время в леднике. В город я не могу переехать, потому что там нет прислуги, да и в квартире переделки идут. Сверх того, и знакомых совсем никого. Лечит меня Головин, человек вполне отличный, но, как мне кажется, не вполне искусный. Как Ваша ментонская кухарка, отличные качества сердца которой вы восхваляете. Ноги в особенности меня тревожат, и я боюсь совсем лишиться их. Представьте себе: Головин выдает замуж свою 17-летнюю дочь за господина 44-х лет, Иванова, члена Окр<ужного> суда. Правда, что он выдает ее по ее собственному выбору и настоянию, но, право, разница в 27 лет не может не страшить. Притом же, ни у жениха, ни у невесты ничего нет, кроме казенного жалования. Она, впрочем, отличная девушка и недурна, да и Иванов — хороший человек 3. Все хорошие люди, а дело, пожалуй, выйдет нехорошее.
Лихачевы собираются в Висбаден 6-го августа (русского); Но я решительно отказываюсь его понимать. Между прочим, он председатель Санитарной ком<иссии>, и вот в ту минуту, когда все замерло в ожидании холеры, он берет на два месяца
отпуск. Вероятно, придумает какое-нибудь канцелярское округление 4.
О Боткиных знаю одно: что они по субботам служат в своей церкви всенощные, а по воскресеньям — обедни, для чего приезжает к ним из Выборга поп. Совершенно по-старинному. В старину в Москве такие медики бывали. Доктор Мудров, например, который и телеса лечил, и к обедне ходил. Впрочем, тогда лечили больше пластырями, так еще можно было согласовать, а как согласует С<ергей> П<етрович> — не знаю. Конечно, он может сказать: это не я, а Петр Петрович — да ведь этому и Унковский едва ли поверит.
Пожалуйста, передайте мой сердечный привет многоуважаемой Софье Петровне. Напомните и Лор<ис>-Мел<икову>, ежели это удобно.
До свидания. Не забывайте искренно Вам преданного
М. Салтыкова.